Выблевывающий завтрак в туалет Шереметев Роман кожей чувствовал, он не мог положится на его девушку Лизу. В какое бы время он не просыпался, в одиннадцать, как в выходной, в семь или девять на работу, чтобы он не ел, к горлу подступала тошнота. Лиза работала не врачом, а моделью, крашенной блондинкой тридцати двух лет отроду с крупной родинкой на щеке. Эта родинка на гладкой коже его приворожила на каком-то приеме. Он пригласил ее на танец. Ее высокие скулы от висков сужались к низу и создавали характерный изгиб у глазниц. Она безропотно сидела за столом, ничем ему не помогала. Он и не знал, чем ему можно было помочь. Его рвало, голова взрывалась петардами, а он едва не выл от желания ее выгнать. С Лизой он состоял в любовной связи девятый год. В семью ее привел на второй год, родственники ее одобрили. Они жили семейной жизнью без регистрации брака. Лизу ее положение устраивало. Он задумался о покупке кольца и как себя сглазил. Заболел эпилепсией на новогодних праздниках. С его эпилептического приступа все в корне переменилось. От его птичьей походки Лиза брезгливо морщилась, спать с ним в одной кровати остерегалась, воспринимая его за детонат. Лиза соседствовала с ним, как сиделка за зарплату, на расстоянии ради удобства по привычке и жалости. Без былой нежности и ласки. Она всюду ходила одна. Роман был честен с собой. От понимания ему было еще противней. Он работал из дома, оплачивал ее салоны красоты и коммуналку, а Лиза его обиходила и обходила стороной. Как будто ласка, малейшего тепла и доброе слово он заболевший не заслуживал. Она его не обвиняла, но стыдилась и этим причиняла ему боль. Места оказания услуг по уходу за собой Лиза обожала. За беспрепятственный доступ к салонам красоты она и соглашалась жить с ним. Его домашним хотелось сохранять благопристойный вид. Ему требовалась помощь. На какую любовь он мог претендовать, если превратился в урода, ходящего как цапля? Обстоятельства загнали его в ловушку утренней рвоты и нескончаемой головной боли, врачи убеждали его в развитии эпилепсии, но другого партнера искать было безнадежно. С собой Роман был честен.
Помогал меньший брат Мишка. Он свято верил в его излечение и подсылал разнообразных специалистов. Сегодня он ждал очередного эскулапа.
– Рома, я пойду в салон, – Лиза доела омлет с зеленью и корнишонами.
– Ты не хочешь послушать врача?
– Ты справишься. Их было десять. По твоим словам, они говорят одинаково.
– По правде их было тринадцать. Ты права, я справлюсь.
– Разумеется дорогой. Выпей чаю. Постарайся поесть. Я опаздываю, – В след за отцом Прокофьевым Николаем Валентиновичем, психиатром, Лиза без устали твердила ему о дебюте эпилепсии в любом возрасте – у взрослых и детей. Его болезнь установили после двух неспровоцированных эпилептических приступа с промежутком более двадцати четырех часов.
– Я напишу тебе, когда освобожусь.
– Хорошо, – Лиза пошла одеваться. Он, не споря, придерживался лекарственной терапии. На последнем приеме Николай Валентинович заговорил об оформлении им инвалидности. Ему не хотелось признавать, но ему становилась неважна его судьба. Раньше здоровый он бы заупрямился, но переживая ежедневные припадки, он смирялся с нескончаемой трагедией своего положения.
Лиза оделась, покрасовалась перед ним в платье и убежала в одиннадцать часов утра. Следующие два часа Роман читал в интернете новости. Он удивлялся визиту врача в субботу, но для нее визит похоже был мимо ходом, мимо делом.
В пятнадцать минут первого в домофон позвонили.
– Врач, – Объявил мелодичный женский голос.
– Проходите. Квартира сто шестьдесят пять. Мне брат сказал вам сообщить.
– Этаж?
– Пятый.
– Спасибо.
Роман отворил входную дверь и минут пять стоял на лестничной клетке, смотря на красную горящую кнопку подъемника. Он обомлел от неожиданной внешности вышедшей из лифтовой кабины гостьи и ничего не мог сказать. Она была хрупкая и очень яркая.
– Баа, да Вы рыжая, – Опомнился Роман.
– Вообще-то медноволосая. Вы что-то имеете против? Мне уйти? – На него укоризненно смотрели серебряные глаза с зеленоватым отливом на симметричном лице с раскосыми глазами, тонким носом, губами бантиком. Волосы она отрастила до пояса. При его метре восемьдесят, она казалась фарфоровой статуэткой, на см два выше его плеча.
– Нет, простите. Я не ожидал, – Роман улыбнулся. Он был брюнетом, в его окружении все были темноволосыми или шатенами, а его девушка в противовес осветлялась.
– Есть многое на свете, друг Горацио, что и не снилось нашим мудрецам. Где у вас можно поставить зонтик?
– Давайте я занесу в комнату.
– Спасибо. Льет как из ведра, – Он пошел в комнату, а провозгласившая себя медноволосой, а не рыжей, врач сняла и повесила пальто на вешалку.
– Я разуюсь. Мне нужно помыть руки, – Заявила она Роману по возвращению, и взмахом ладони он показал ей ванную, смежную с туалетом. Далее коридор упирался в кухню. Ну какой же рыжей она была в электрическом свете! Он соглашался на темно-рыжую, но все равно рыжую. Похоже неокрашенную, потому что волос другого оттенка у нее не обнаруживалось. К его удивлению на ее молочной коже не было ни единой родинки или пигментного пятна. Врач-красавица, коллега невесты его брата, попалась эксклюзивная, о ее профиле брат Мишка не распространился. Будущая жена Мишки была неонатологом, а неонатолог для младенцев Роману помочь не мог. Руки в раковине она мыла с локтя как будто где-то вымазалась.
