– Слыхал про цветок папоротника? – спросил Огневит, пристально глядя на Яфета, как будто оценивая, справится или нет. – Он зацветает раз в году. Но в этот раз очень странно сошлись звезды, что впервые зацветет раньше обычного! Намного раньше! И как раз через три ночи. Боги знали, что явишься в нашу Деревню. Вот если бы и я знал… В общем, ты должен его принести.
Соколиный Клюв громко фыркнул, как конь в стойле.
– Почему не убить нас и его сразу? – спросил с сарказмом. – И так посылаете на верную смерть. Только он еще и умереть может в муках.
Огневит повернулся к чужестранному волхву, усмехнулся, продемонстрировав желтые, но крепкие зубы.
– Он сам выбрал свою долю.
Громострел оглядел скалящихся невров, лишь только Осколот все еще угрюм, и сказал:
– Яфет, мы с тобой! Втроем точно справимся! Да и погибнем вместе, ежели что.
Волхв покачал головой.
– Пусть идет один. Это его задача. И награда будет только ему.
– Будете ждать его возвращения здесь, – сказал Боромир грозно, уперев руки в столешницу. – Ежели на четвертый день не воротишься – твоих друзей принесем в жертву. За них боги вступаться не станут.
Яфет посмотрел на товарищей, с которыми множество раз проходил огонь и воду. Затем уверенно повернулся к неврам.
– Я принесу цветок. Клянусь.
– Нет нужды, Яфет, – сказал Соколиный Клюв негромко. – И так знаем, что вернешься с цветком.
– Ага, – согласился Осколот и добавил с нескрываемой надеждой: – Если не сдохнешь, пока будешь добывать.
Он громко прочистил горло и сплюнул на пол.
– Я отправлюсь немедленно! – сказал Яфет с жаром. Расправив плечи, он едва не уперся головой в бревенчатый потолок. – Верните оружие!
Невры тоже поднялись, огромные, широкогрудые, но все равно – Яфету лишь до плеча.
– У тебя добрый Меч, – признал Огневит нехотя. – Давно таких не видел. Он будет ждать тебя здесь. Там, куда идешь, он вряд ли поможет. У нас с десяток лучших охотников сгинуло. Никто еще не вернулся с цветком. Подумай еще раз, стоит ли рисковать. Жизнь дороже, чем женщина. Пусть и красивая.
Яфет спокойно встретил его взгляд. В синих глазах читается несгибаемое упорство.
– Раз так, дайте другое оружие.
– Ты же бывалый воин, – бросил Осколот c ненавистью. – Что-нибудь придумаешь.
– Оружие не дадим, – поддержал Боромир. – Хочешь добыть цветок – ступай так. Меч вернем, если воротишься живым. И даже, если отгрызут руки-ноги или голову, не беда. Главное – цветок принеси.
В грозном небе грохотало. Там клубились странные лиловые тучи. Ветер скручивает гигантские массы облаков, лепит страшные лица, звериные облики, когтистые лапы.
Трое всадников на вершине холма похожи на каменные извания. Ветер треплет их темные волосы. Печать поражения застыла на суровых лицах. Даже их кони, огромные боевые кони, всхрапывают и водят по сторонам налитыми кровью глазами.
Воздух, несмотря на ветер, горячий до духоты, впереди страшно полыхает багровый закат на полнеба. Темно-багровые облака, похожие на сгустки крови, двигаются непостижимо быстро, совсем не похожие на обычно застывшие вечерние тучи. Край земли блестит алым, как раскаленный в горне сгусток металла. И земля там кажется залитой темной кровью.
– Брат, ты уходишь в закат? – спросил один всадник.
Голос был хриплый от горечи. Казалось, невидимая рука, что скручивает тучи в исполинские вихри, сжимает горло. Багровые отблески падают на лицо, высвечивая страшно и нечеловечески.
– В закат?.. Это ты верно сказал, Сим. Мы все, если смотреть правде в глаза, уходим в закат.
Всадник, которого он назвал Симом, смуглый, с резкими чертами лица, похожий на коршуна, растерянно и зло зыркает по сторонам, словно еще не верит в поражение. Третий всадник, самый потемневший, с короткими волосами и более мягким лицом и коротким носом, бросил невесело:
– Яфет…
Всадник на черном жеребце повернулся, они обнялись крепко и застыли в прощальном объятии. Сим нехотя отвернулся, лицо дергается, на смуглой коже блестят мокрые дорожки. Затем замедленными движениями, словно нехотя, он обнялся с братьями.
– Прощай, Яфет!
– Прощай, Сим…
– Прощай, Хам…
Кони терлись мордами, чуяли разлуку.
Среди туч злорадно прогрохотало вслед. В грохоте слышалась мощь, словно незримый великан сжимал в ладонях даже не горы, а горные хребты.
***
Вторую неделю они уходили от погони. Трупы измученных животных усеивали дорогу, люди впрягались в повозки, по ночам рвали траву и кормили отощавший от бесконечного перехода скот.
Когда старшему воеводе Громострелу начал чудиться нежный запах, он сперва решил, что от усталости помутился рассудком.
Впереди раскинулась зеленая равнина, далеко справа высятся огромные горы. Слева тоже тянется исполинская отвесная стена красного камня. Трава из трещин в земле высовывается колючая и злая, без запаха, жуки и бабочки поранили бы крылья об острые листья, но запах, запах…
– Уже второй день чую, – признался Громострел Яфету. – Что со мной не так?
– Я что, лекарь? – бросил тцар угрюмо.
– Да нет, но… – Громострел помялся, – говорят, что ты умеешь многое.
Яфет взглянул остро, стиснул челюсти. Все, кто пошел с ним, знают, что жажда многого его и погубила.
