1. Пролог/Глава 1
Пролог
— Прости, родная, что подвел тебя. Сколько лет прошло, а сердце все еще рвется на части при виде нее. Нашей маленькой принцессы. Не счастлива она, совсем не счастлива. Не сложилось у нее в браке, домой вернулась.
Высокий мужчина с легкой сединой в волосах провел шершавым пальцем по фотографии, сделанной несколько лет назад. На снимке изображена поистине красивая женщина, чертами лица похожая на королеву Летицию — жену испанского короля Филиппа VI. Если дословно не знать родословную Лизаветы, простой девчонки с периферии, то без доли сомнений можно сказать, что они кровные родственники.
Снимок был сделан в Испании, на любимом курорте Марбелья. На уютном солнечном побережье Коста-дель-Соль.
Его Лизавета всегда любила море, оно казалось ей особенным и неповторимым. Женщина жила им, безнадежно дышала им. Любила бескрайние морские просторы и шум чаек над синей водой. На рассвете она любила гулять по лазурному берегу, искренне радовалась, когда белоснежная пена омывала ступни, а прохладный утренний ветер играл с волосами, отчего они изредка, но щекотали лицо.
Она была необыкновенной женщиной, могла радоваться мелочам и неосознанно заряжать окружающих приятными эмоциями.
Она дарила счастье.
Жила и не догадывалась, что вскоре настанет день, когда буйное и свирепое море, которое она любила всем сердцем и открытой душой, унесет душу и тело с собой.
Разрушит ее тихую гавань…
— Наша старшенькая осталась вместе с тобой, говорит, что так ей легче. Да где уж легче, если рядом нет тебя? Оставила ты нас, — тяжело вздохнув, мужчина снова провел подушечками пальцев по любимому лицу на снимке. Женщина сияла белоснежной улыбкой, а мужчина, глядя на снимок, вдруг почувствовал, как по покрытой морщинами щеке скатилась слеза, полная боли и тоски. — Зато счастлива она. Сергей с нее пылинки сдувает, в дочерях души не чает, хоть и балует их сильно. Но я могу его понять, ты бы только видела, какие они…
Мужчина продолжал делиться самым сокровенным, не отводя печальных глаз от покойной жены. Их брак продержался двадцать семь лет. У них было время, чтобы познать и горе, и радость, но главное — они познали любовь. Ту самую, о которой слагают множество тысяч легенд и пишут баллады влюбленные романтики. За время счастливого брака жена подарила ему двух замечательных принцесс, ради которых он до сих пор живет.
Только вот он подвел.
Не сберег счастье одной из них.
Проглядел. Слепо поверил в сотканную из белых нитей ложь и отдал любимую дочь врагу.
Не смог он смириться, что не одна она, обиделся, что детей дарить не хочет. Чужой он для нее. Разные они.
Мужчина продолжал вспыльчиво говорить, говорить, слишком сильно чувствуя, как безудержный поток слов рвется наружу. Ему необходимо было избавиться от боли, что отчаянно душила его который год подряд. Она мешала мыслить, безжалостно запутывала выходы из лабиринта терзаний. Стоило увидеть едва заметный блик света в конце пути, как он сразу исчезал. Растворился, словно его и не было. Боль безжалостно ставила подлые подсечки, путала дорожки, ведущие к свету. Заставляла изо дня в день жалеть о несделанном.
А ведь он хотел, думал об этом неоднократно, но суровый характер и вера…
Я понимаю, что поступаю жестоко по отношению к ней. Но не вижу иного выхода. Прости, родная, я должен был сделать это раньше, должен был сохранить ее семью, но не смог.
Открыв потайной ящик письменного стола и, достав оттуда увесистую черную папку, мужчина снова углубился в изучение документов, предложенных сыном лучшего друга.
Если было бы в его силах повернуть время вспять, он незамедлительно бы это сделал. Исправил, что натворил.
Пора признать, что за последние десять лет он наворотил слишком много дел. За что заплатил кровью и сердцем.
Я все исправлю, обещаю.
София
Черный автомобиль с неоновыми фарами мчится вдоль ночных дорог, блики света уличных огней мелькают за тонированным окном, постепенно возвращая в безоблачное, полное ярких красок детство.
Когда-то я любила сидеть на заднем сиденье папиного автомобиля, вдыхать любимый аромат с лесными нотками и ловить слишком быстро ускользающие от детских глаз блики фонарей за окном, пока он тихо разговаривал с мамой ни о чем.
Мама…
— Если бы ты только знала, как мне тебя не хватает, — выдыхаю тихо, устало прикрывая веки и облокачиваясь на кожаный подголовник автомобиля Lexus LS.
Столько лет прошло, а я все так же помню ее тихий и ласковый, словно мед, голос, никак не подходящий к нему звонкий женственный смех, к которому хочется присоединиться, потому что он завораживает, примагничивает.
Ее глаза всегда лучились счастьем, а ослепительная улыбка располагала к себе собеседника. Даже если он был нелюбим. Мама никогда не показывала взглядом или действием, что ей кто-то не нравится. Она лишь фыркала в спину уходящему гостю, а он и не догадывался об истинных чувствах. Она умела играть...
Помню тихие разговоры ни о чем за кружкой вкусного вечернего чая с мятой и с любимыми кексами, слишком обильно посыпанными сахарной пудрой, потому что так любит старшая сестра, когда за окном шел неприятный до дрожи дождь или надвигался колючий, будто ощетинившийся, как еж, зимний снегопад, заваливая по колено всю округу. Мы очень часто проводили вечера на кухне, стараясь не нарушать не пойми откуда взявшуюся традицию.
