Москва отвернётся от тех, кто приходит с вокзалов
Е. Фирсова
Мне показалось, что всё будет как обычно, тривиально и избито, что всё проходит и это пройдет, что всё забудется, сотрется, испарится, унесётся. Но.. Я так думал ровно до того момента, пока не приклеился виском к стеклу аэропортовского буса и не отвернулся от помятых граждан в бобровых шапках и вязаных варежках. До того момента, пока огромный ком обиды и неясной горечи не подкатил к моему горлу и не начал медленно тянуче проваливаться сквозь гланды, красться по глотке, выдавливая воду, называемую у баб слезами, а у мужиков никак не называемую, потому что мужики не плачут. Мужики льют иногда воду на пожары несбывшихся желаний. Мужик двадцати пяти лет переживал, как бы не расплакаться и гнал эти комки глубже и быстрее. Я отвлекался, но мысли втягивали в водоворот обиды и раскаяния обо всём, что сделал и нет.
Я снова улетал из города, обманувшего меня. Но я определенно хотел сюда вернуться, потому что этот город со всеми его минусами был заманчивым и привлекательным для всех авантюристов. Как был глубоко в душе и я. И хрен его знает, от чего были все эти комки от Татьяны, которая осталась в Москве или от Москвы, в которой осталась Татьяна.
Часть 1. УТОМИЛА.
Надоедливо-упоительная тоска, тянущаяся словно вязкая сгущенка из синей советской банки с надписью "Сгущеное молоко". Я докуриваю и понимаю, что зря до этого не курил. Чертовски хорошо. Шучу. Конечно, я не стану давиться сигаретами, которые ненавижу, на дух не переношу. Наверное, потому, что мой папа любил задымлять кухню до уровня близкого к критическому для человека. Не то, что для гнилой кобылы. Я думаю об этом и смотрю, как очередная лошадка крутит на зубах папироску. "Эй, девочка, ты не выглядишь круто!". Но всем всё равно. Здесь вообще всем всё равно. Даже полицейским, которые вроде как должны курение в таких местах пресекать. Деревенская лимита, люди из замкадья смотрят с удивлением на москвичек и типа москвичек дымящих и тут и там, а всем остальным плевать.
Да, я в Москве. На календаре второе января я пытаюсь попасть из аэропорта в своё жилище. Или точнее пристанище. Оно принадлежит слишком доброй и милой женщине. Зовут ее, словно работницу «Красного октября», Валентина. Плюньте в меня, но мне кажется, что одну половину работниц «Красного октября» звали Валентинами, а другую – Зинами. О прошлом Валентины я ничего не знал, я знал лишь то, что теперь у нее пятикомнатная квартира в пяти минутах от Кремля. Она в её собственности и она, Валентина, её, квартиру, сдает. Сдает с улыбкой, которая совсем не наигранна и вызывает подозрение. Я слишком долго, кажется, живу, чтобы не ждать подвоха от москвичей, но тут кажется, всё чисто: не только унитаз в огромной ванной комнате, но и порывы души Валентины.
И вот мы с Мишкой пьем чай со спокойной улыбкой. Впрочем, уверенности придает смс, отосланное еще одному замкадовцу – Николаю, приехавшему на день раньше нас. Николай поселился тогда у брата и на моё сообщение "Новый Арбат 17/1, кв.51. Пьем чай. Возможно с клофелином", он ответил "Выезжаю". Но не выехал. Он уснул. Так бывает и с друзьями и с врагами, со всеми. Я и сам, бывает, неожиданно засыпаю.
А знаете, ветер пробирает до самых костей, когда ты в тонком черном пальто, купленном в 2012-м за десятку в Меxx. Будь он не ладен. Надо было с начёсом брать на Вишняках у вьетнамцев. Хотя с брендом на пуговицах мне легче. Я жертва брендов, как и 50% москвичей и типа москвичей.
В Москве я оказался в этот раз более неожиданно, чем в прошлый. Я просто начал отмечать Новый год 30 декабря и купил билет себе на второе число. И еще я очень хотел увидеть Таню. И очень хотел в Москву, хотя и стал, кажется, по привычке, навязанной Минаевым, не любить её. Потому что она, как и всякая не приличная девка. пускает к себе только настырных, настойчивых и удачливых. И мне это не нравится. Я люблю, когда меня зовут. А она не звала. Воспринимайте это как аллегорию. объясняющую, почему я был так зол и почему я не понимал, радуюсь я от приезда в столицу или злюсь. Причем злоба была дурацкая, злоба ни на что.
В первые два раза я видел лишь знаменитую московскую сказку – она как произведения братьев Гримм, только «It consists of Russian dreams». Ну, там знаете матрешки прелестные, пряники вкусные типа тех, что раскидывали на поклонной горе во время коронации последнего русского царя. В общем, я видел только прекрасы: улыбки, культуру, хохлому и мерседесы-спринтеры, перевозящие незадачливых туристов. А еще я тогда видел Внуково натертое швабрами таджиков до блеска и Измайловский кремль, который круче этих ваших пряничных домиков. А теперь вот два хипстера тянули меня узнать настоящую Москву.
Мы вышли на сортировчоной станции. Станция, которая сортирует людей на москвичей, россиян с паспортом и третий сорт. Мы вышли и зашли в место столь узкое, что я тряханул головой. Мне почудилось, что меня накачали транквилизатором и я в беспамятстве оказался в родном Краснодырье. Но нет – я был в Столице и видел как на лубяной домик, который строили еще прицаревские холопы, натянули пару баннеров неполноцветных, но рекламирующих полиграфию, а еще там оказывались компьютерные и интим услуги. Мы продвигались. Навстречу стали ковылять корреспонденты столичных ночлежек – одноногие бомжи и опухшие их омерзительные супруги.
