Огромное здание одного из самых известных и крупных столичных центров акушерства и родовспоможения имело в своем распоряжении два крыла. Оба они были спроектированы одинаково, но существенно различались внутренней отделкой и начинкой. В одном за весьма умеренные деньги, а то и вовсе – кому повезет – бесплатно разрешались от долгожданного бремени простые смертные. В другом же крыле производили на свет своих потомков небожители – певицы, актрисы, жены известных спортсменов и влиятельных бизнесменов. Работники данного учреждения не без иронии называли эти два крыла – «Земля» и «Небо». Большая часть персонала работала и там и там. Поэтому в коридоре можно было запросто услышать такой диалог:
– Ты куда?
– На «Землю». Там со схватками привезли. Муж – весь в тату, как папуас, и бледный до белого. А она его за руку хватает и приговаривает: «Ванечка, ты только не волнуйся! Ванечка, ты только Танечку из садика не забудь забрать!» А у самой схватки вовсю. Во женщины какие бывают! «Ванечка, не волнуйся!» Кто тут волноваться должен, спрашивается?
– У нас, на «Небе», еще хлеще. Молоденькая рожает, мужа ее выгнать не смог даже заведующий клиникой. Стоит рядом, весь белый, в волосах прямо на глазах седина пробивается, но за руку ее держит. А потом заявляет: «Мы уезжаем домой. Вернемся завтра. Моей девочке здесь плохо и больно». Конечно, больно! Его девочка ему мальчика рожает. Вот же люди, представляешь?
– Да уж. Ладно, пора мне.
– Давай, мне тоже.
И разбежались. Надо сказать, что и в том и в другом случае, о которых поведали медики, дело кончилось благополучно. И там и там родилось по здоровому крепкому мальчику.
* * *
Черная кожаная мужская туфля ступила на асфальт из припаркованного черного же «мерседеса». К туфле прилагался мужчина – высокий, подтянутый, в темном костюме, с темными глазами и с легкой сединой в темных волосах. «Наш молодой отец», – как не без доли иронии окрестил его медперсонал. За глаза, естественно. В глаза такому человеку можно говорить только «да», «конечно», «сюда, пожалуйста». Мужчина вздохнул, поправил галстук, взял с заднего сиденья букет пионовых роз – палевых и белых. Ее любимые цветы.
Он шел забрать домой свое счастье. То, что у него теперь есть в двойном размере. Он был сосредоточен и одновременно взволнован. Поэтому на звук лопнувшего под ногой шарика человек отреагировал так, как никто бы про него не подумал. Эмоционально и совсем не теми словами, которых можно ждать от выпускников элитных вузов. Потом отступил в сторону от голубого пятна на асфальте, которое еще недавно было воздушным шариком. Человек оглянулся. Откуда тут вообще взялся шарик?
Ну как это – откуда? Вот отсюда.
* * *
У него на руках темная вязь и темноволосая девочка, как две капли воды на него похожая. Девочка прыгает на руках у отца и не прекращая восклицает:
– Папа! Папа, а мама скоро выйдет?! А когда мне покажут братика?! А как мы его назовем?!
Счастливый отец, а также друзья семьи, бабушки, дедушка, шарики на деревьях и фотоаппарат на другом плече у отца ждали, когда откроются двери клиники.
И они открылись. Девочка издала восторженный вопль.
– А давай мы его назовем, как тебя, папа?!
Темноволосая девочка с глазами-звездочками напророчила имя не только своему маленькому брату. Двух мальчиков, родившихся в один и тот же день, назвали в честь их отцов.
Главные слова произносят тихо. Самые главные – молча.
Илья Юльевич Королёв
Илья Королёв открыл дверь и шагнул на улицу. Там его приветствовали душный московский август и спина Петра Ильича. Сколько поколений смотрело на эти спину, фас, профиль? Наставник и учитель Ильи рассказывал своему подопечному непростую историю данного памятника, и что его установке предшествовали долгие и утомительные споры и согласования, и что автор памятника, великий русский скульптор Вера Мухина, не дожила до дня обретения памятником своего места. Но Илья не представлял себе здания альма-матер без фигуры Чайковского, без его присутствия – незримого, но ощутимого. Великий композитор словно присматривал за нарождающимися поколениями музыкантов, где-то опекал, где-то журил. Но был всегда. По крайней мере, своей жизни Илья Королёв без этого здания и этого памятника не представлял.
А пора бы. Учеба в консерватории окончена, диплом получен. Но для Ильи это – формальности. Связь не рвется, и он не хочет ее рвать. И приходит сюда – уже не так часто, как еще полгода назад, но приходит, и не приходить не может. Вот и сегодня – с девяти утра и почти до четырех, с перерывом на обед – точнее, на кофе с булочкой в кофейне по соседству.
Повинуясь безотчетному импульсу, Илья поднимает голову. Так и есть. Из окна на него смотрит Виктор Рудольфович. Это окна его класса, и это его преподаватель. Они вместе уже десять лет. И расстались буквально десять минут назад. И буквально до завтра. Но Илья поднял руку и помахал своему учителю. Виктор Рудольфович помахал ему в ответ, а потом принялся возиться с оконной рамой.
– Илюша! – у Виктора Рудольфовича громкий, если не сказать – зычный голос. С третьего этажа он разносится по всей улице. – Не забывай, мальчик мой, левая рука в арпеджио не должна спешить, ты понял меня?
