Трень-трень-трень – монотонно звенел колокольчик, подвешенный к дуге упряжки-тройки, которая тащила меня по снегам необъятного белого поля. Странно, но я был одет совсем не по погоде, в лёгкую медицинскую накидку на голое тело. Суровый морозный ветер пронизывал мой холодеющий организм. Я пытался скрючиться, чтобы снизить аэродинамическое сопротивление ледяному воздуху, но он всё равно залетал под накидку, оставляя ледяные ожоги на открытой коже.
– Доколе? – выкрикнул я в снежную бесконечность.
Она ответила мне: трень-трень-трень. Жуткая неопределённость убивала меня сильнее страха околеть. Почему это случается со мной так часто? Откуда у судьбы такое настойчивое желание погубить меня холодом? Вопрос, как я тут очутился, меня не особо волновал, потому что не мог сказать внятно, кто я такой вообще. Чьё-то скрюченное тело, которому дали моё сознание. Однако я помнил, что уже замерзал раньше. Наверное, это было фантомное «я», отделившееся от основного в момент тяжёлого психического состояния. Такое «я» несчастья, выхватившее из всей жизни только яркий момент трагедии и осознающее себя в нём.
Почему-то заболела грудь, появилось ощущение, будто внутрь меня забрался ледяной штырь и ворочает мои ещё тёплые внутренности.
– Устройство извлечено, – раздался у меня в голове незнакомый голос.
– Спасибо, – поблагодарил другой, женский, на мгновение согревший меня тёплыми фантомными ощущениями.
– Заживление в криосне не происходит. Их будет нужно переместить в медблок.
– У нас есть индивидуальные капсулы.
– Ух ты, это же технологии высших.
– Я одна из них. Беглая.
– Не имею привычки интересоваться. Хочу пожить.
– Это правильно. Бежим мы не от счастливой жизни. Хотя от неё, бывало, я бегала так же упорно.
И снова тройка понесла меня в полной тишине, нарушаемой монотонным звоном колокольчика. Я оттопырил накидку на груди и увидел кровавый след в районе солнечного сплетения. Тёплая кровь тонкой струйкой текла к пупку. Я снова закутался поплотнее и согнулся в позе зародыша, чтобы сэкономить тепло и остановить лихорадочное сокращение мышц тела. Чьи это были голоса, и почему я точно знал один из них, но никак не мог понять, кому он принадлежит? Попытки припомнить ни к чему не привели. Да и как можно вспомнить кого-то, когда не помнишь, кто есть сам?
Мороз колотил меня, но я всё никак не умирал и даже позволил себе распрямиться, привыкнув к состоянию. Не знаю, сколько это продолжалось, течение времени мне казалось слишком субъективным, но постепенно лошадки вынесли из снежного плена. Трень-трень-трень поменялось на динь-дилинь-дилинь. Снег потускнел и опал, а сани стали тормозить на выступивших чёрных проталинах. В воздухе запахло озоном, а по венам потекла тёплая кровь. После того как тело моё промёрзло насквозь, тепло подействовало на меня как сильнейшее снотворное, которому я не мог сопротивляться. Мои глаза непроизвольно закрылись, и я уснул, провалившись в бесконечную тьму.
А потом я начал просыпаться, медленно и тяжело, словно лежал под бетонной плитой в тёплой грязи, испытывая недостаток воздуха.
– Самый ответственный момент, когда лёгкие делают первый вдох. Они ещё не набрались прежней эластичности, от растяжения альвеолы могут лопнуть, и случится кровавая мокрота. В этом нет ничего страшного, если вовремя переложить пациента в капсулу.
– Сколько времени требуется для восстановления?
– В стандартном медблоке не более двух суток, но в ваших капсулах, возможно, меньше. Я не особо знаком с их процессом восстановления.
– Мы не могли проглядеть устройство, способное причинить вред удалённо или поставленное на таймер?
– Могу ответить только за те, о которых знаю, их мы извлекли. В вашем случае правильнее опасаться не устройств, а какой-нибудь отложенной до времени генетической бомбы, которая может привести к сбою работы всего организма.
– Я думаю, капсула найдёт подобные отклонения. Она на порядок выше всех технологий, которые мы создали без помощи высших.
– Очень на это рассчитываю.
Я начал понемногу вспоминать. Признал голос Айрис, своей ненаглядной возлюбленной, из-за которой вся моя жизнь перевернулась с ног на голову, потом опять на ноги и опять на голову, и так много раз. От этих головокружений полностью сбился жизненный ориентир. Хоть я и получил массу впечатлений, недоступных рядовому землянину, пора было с ними прекращать, чтобы не превратиться в космического сумасшедшего.
– Так, так, ну вот, температуры тел наших пациентов приближаются к жизненному уровню. Ещё немного, и мы дадим разряд для активации нервных импульсов.
– Нейроинтерфейс не сгорит?
– Не должен. У него защита. В любом случае он самовосстанавливающийся, нужно только подождать.
– А с другой стороны в ближайшие годы он нам без надобности.
– Вы не собираетесь возвращаться домой?
– Собираюсь, как раз туда я и собираюсь.
В глазах вспыхнуло, мышцы тела на мгновение скрутило спазмом в стальные канаты, потом резко отпустило. Я сделал непроизвольный вдох и понял, что полностью вернулся в собственное тело. Открыл глаза и увидел запотевшую стеклянную крышку в двадцати сантиметрах от носа. Я попытался стереть конденсат рукой, но рука почти не повиновалась мне, вихляясь, как сосиска. Вместо того чтобы вытереть стекло, угодил ею себе по носу. От боли брызнули слёзы из глаз.
