Sjón
I'm a Sleeping Door
* * *
Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.
I'm a Sleeping Door © Sjon, 2016
© Н. Демидова, перевод на русский язык, 2025
© О. Маркелова, послесловие, 2025
© ИД «Городец», издание на русском языке, оформление, 2025
* * *
I
Гон Весенний эструс
(1 апреля 1961 года)
1
– Хотя я и утверждаю, что это произошло в Рейкьявике в первый день апреля тысяча девятьсот шестьдесят первого года, с тем же успехом это могло случиться на две или даже на три недели раньше, но вряд ли более того. С такой же оговоркой, всё завершилось ровно через год, в тот же самый день, впрочем, возможно, на один-два месяца (или максимум – на десять недель) позже. Тем не менее, последнее представляется мне маловероятным, поскольку я не нашел никаких сведений о столь преждевременных родах, что, несомненно, стало бы сенсацией и не могло не оставить отклика в газетах или других источниках того времени. Поэтому в последующем повествовании я буду придерживаться именно этой даты: первое апреля тысяча девятьсот шестьдесят первого года.
Данное событие могло иметь место где угодно, к примеру, в сельской глубинке или каком-нибудь рыбацком поселке, но я предпочел расположить его в Рейкьявике, в центре города, на улице моего детства, неподалеку от дома, где я вырос. С одной стороны, потому что как раз тогда число жителей Рейкьявика превысило численность населения остальной части Исландии, с другой – потому что твердо решил вписать в общую картину и себя самого, а именно в столице я впервые увидел свет, прожил здесь всю свою жизнь, здесь собираюсь и умереть.
Впрочем, дату и место я фиксирую не только для того, чтобы всем было ясно, где и когда мы находимся, но, прежде всего, ради формы – чтобы придать вводной главе вес и масштаб, соизмеримые с тем, что последует за ней, чтобы с самого начала стало понятно, что данное произведение перекликается с другими видами повествовательного искусства (с длинным перечнем, включающим в себя всё: от провидческой поэзии из старинных манускриптов до футуристических фильмов, от стихов-нескладушек до Евангелий, от сказок про сваренных из зелий привидений до инсайдерских сплетен в газетах, от путевых заметок, написанных даровитыми женщинами, до комиксов о детях-мутантах, от поп-лирики до трактатов по психологии, от порнографических журналов до описаний шахматных партий), а также, чтобы по ясности и глубине это мое вступление не уступало лучшим академическим текстам таких одаренных антропологов, которые с помощью сложной, но четко выстроенной логической цепочки способны в одно мгновенье перенести своих читателей к отпечатку руки, оставленному их праматерью на стене пещеры Альтамира, в то время как предметом исследования являлась всего лишь добрая старая детская игра: когда к прохладному оконному стеклу прикладывают ладонь, дышат на нее, а потом убирают, там на мгновение остается теплый след руки… Да, маленькой руки, так же не похожей на мои холодные и огрубевшие ручищи, как теплое дыхание не сравнимо с замерзшим стеклом…
* * *
– Йозеф, я держу в своей руке твою ладонь. Мои пальцы касаются ее тыльной стороны. Там, под мягкой кожей, чувствуется тепло. Ты еще жив…
– Хищник… Я уже показывал тебе, что с ним случилось?
– Мы вернемся к этому позже, расскажи мне лучше про первое апреля тысяча девятьсот шестьдесят первого года.
* * *
– Вот так, по моему представлению, всё тогда произошло.
В ночь на субботу первого апреля тысяча девятьсот шестьдесят первого года, в тот самый момент, когда мощный молоток напольных часов в столовой супругов Тóрстейнсон, на втором этаже частного дома номер 10а по улице И́нгольфсстрайти, отбил двенадцатый удар, к зданию, со стороны двора, медленно подъехала машина и припарковалась в тени у самой стены, не заглушив двигатель, хотя фары были выключены. Из спальни своей съемной подвальной квартирки, где он, укрытый одеялом, со сложенными на груди ладонями, лежал в ожидании, когда между бодрствованием и сном откроются врата из рогов и слоновых бивней, Лео Лёве, мой отец, услышал, как по лестнице, ведущей из кухни к двери черного входа, быстро спустилась фру[1] Торстейнсон. Это могла быть только она: у супругов не было детей, служанка уходила домой, закончив уборку после ужина, а хéрра[2] Торстейнсон как раз находился на собрании мужского хора «Певчие дрозды», который в настоящее время усердно готовился к предстоящей поездке по Святой Земле, где планировались выступления в церкви Рождества Христова в Вифлееме, на берегу Галилейского моря, на Храмовой горе в Иерусалиме, а также в Гефсиманском саду, и это помимо остановки в столичном Тель-Авиве с целью сфотографироваться рядом с оливковым деревом, посаженным у здания Кнессета в честь бывшего участника хора, баритона Тóра Тóрса, который в качестве посла возглавлял делегацию Исландии в ООН, когда исландцы поддержали создание государства Израиль. Репетиции для гастролей такого масштаба обычно затягивались на многие часы, и поэтому херра Торстейнсон ожидался домой лишь под утро.
