Не ожиданием счастья наполняется жизнь… А самим счастьем…
***
Финальный удар каблука о сцену. Трёхчасовая репетиция подошла к концу, а наши с творческой командой силы – к своему пределу. Не удивительно: уже которую неделю подряд мы работали над новой программой. Да-да, не обновлённой, а именно новой, и мой вклад в её создание невозможно было переоценить даже мне самой, ведь почти все композиции я отобрала сама, да и режиссура с хореографией для предстоящих выступлений разрабатывались с моим активным участием. Нескромно и самонадеянно для вокалистки, чья роль, как правило, сводится к тому, чтобы не забывать слова и вовремя «подключать» голосовые связки? Только не для меня. Своё место в коллективе рестоклуба я заняла прочно и могла позволить себе… всё!
Вот только не все сотрудники нашего заведения по достоинству оценили результаты моих новаторских усилий. Людочка вообще нарекла ожидающий премьеры репертуар «злым» из-за обилия в нём динамичных номеров, далёких от счастливо-романтических сюжетов песен, а уж мои костюмы и броский макияж, которым я планировала полноценно завершать сценические образы, были и вовсе удостоены осуждающих покачиваний головой… Не раз замечала, как в начале репетиции моя коллега замирала в стороне, обхватив руками швабру, которая подпирала её подбородок, но, спустя пару номеров выражала своё недоумение выражением лица и передёргиванием плеч и удалялась прочь.
Кардинальные перемены не только в концертной программе, но и в моём стиле, манере поведения на сцене отмечали не только лица, знакомые с внутренней «кухней» заведения, но и постоянные посетители. Я же особо не размышляла над причинами, побудившими меня к экспериментам. Только однажды, засыпая в пустой квартире, которая вот уже много месяцев встречала и провожала свою единственную обитательницу отсутствием даже намёка на пребывание в ней кого-то ещё, я пришла к выводу, что это всё – песни, одежда, рваная стрижка, даже «агрессивный» парфюм – своего рода защита, которой я отгородилась от мира, за прошедший год подарившего мне столько счастья… и вколовшего такую дозу боли, что замаскироваться напускной небрежностью и весёлостью у меня не получалось даже несмотря на мои актёрские навыки и старания окружающих делать вид, что я справляюсь… Плоховато, но справляюсь…
Зато кем-кем, а Андреем мои нововведения не остались не замеченными. Проходя мимо, погружённый в свои мысли и должностные обязанности директора, он на пару минут, но останавливался и не скрывал восхищённой улыбки и взгляда, полного восторга от зрелища, а порой задерживался почти до конца репетиции, делая вид, что может работать в любой обстановке. Такое одобрение со стороны руководства не могло мне не льстить – я мысленно аплодировала себе и начинала делать свою работу ещё лучше.
Андрей проявлял участие не только в профессиональном плане. С недавних пор я начала замечать, что он стал ненавязчиво, но регулярно интересоваться моим самочувствием, деликатно подмечать перепады настроения, следить за соблюдением мной режима труда и отдыха (особенно отдыха!), например, посоветовал, что не мешало бы ещё больше разнообразить свой досуг… А я терзалась догадками, насколько жалкой и несчастной, должно быть, выгляжу в глазах коллектива, что уже начальник взял на себя роль моего «реаниматолога». О том, что на самом деле невольно игнорировала проявления чисто мужского интереса, которые заметила бы любая более прозорливая или скучающая по сердечным переживаниям особа, не могло быть и речи. Ещё в самом начале моей карьеры в клубе наиболее общительная часть нашего коллектива (в первую очередь – Люда) посвятили меня в негласно установленное директором правило: романтика и интимные контакты между руководителем и подчинёнными не приветствуются, а если и имеют место быть, то развиваются только за «периметром» служебного помещения и общения. За годы существования рестоклуба чего-то подобного со стороны Андрея никто не наблюдал, даже поводов для слухов на эту тему особо увлечённым предоставлено не было. Да и я с первых дней обратила внимание на то, что среди нас нет ни одной «приближённой» к нему персоны. Я была несколько обескуражена тем, что ловила на себе нескромные взгляды и получала недвусмысленные намёки от мужчин, трудящихся «по соседству», но только не от обитателя кабинета за неизменно закрытой дверью с табличкой «Директор». Мои чисто женские сомнения по этому поводу были развеяны очень быстро: если Андрей и испытывал к кому-то из своих сотрудников нежные чувства, то умел это скрывать или подавлять вовсе. Уж не знаю, сказался ли печальный прошлый опыт или внутренние установки – об этом никто не был поставлен в известность, даже те, кто проработал с ним с самого открытия – но Андрей скрывал от посторонних глаз и ушей свою личную жизнь так усердно, что о её событиях можно было только строить предположения.
Вот почему ещё я не уловила, как с того самого вечера, когда после нашей последней с Сашей встречи Андрей подвёз меня домой, не расспрашивая о причинах задумчивости и отрешённости, он стал делать это регулярно, если конец его рабочего дня совпадал с окончанием моей смены. И каждый раз, с присущей ему сдержанностью и тактичностью, не задавал неудобных вопросов и не завязывал разговор по душам, если видел, что сама я неохотно иду на контакт. У подъезда он обычно желал приятного вечера и напоминал о необходимости хорошенько выспаться и настроиться на рабочий лад.
