– Пятнадцать тысяч риэлей! – заявил седовласый мужчина в темно-зеленом фраке.
Я не знала, кто это, и не обратила большого внимания на его слова. Наверняка, он выйдет из гонки, когда цена лота поднимется раза в два. А в том, что она поднимется, я не сомневалась.
Это был самый престижный аукционный дом Линарии, а этот лот – самый интересный на сегодняшних торгах. Старинный особняк на площади Доблести почти в самом центре столицы в нескольких сотнях метров от королевского дворца – лакомый кусочек для любого состоятельного покупателя. Не случайно им заинтересовались и военный министр граф Эрсан, и владелец крупнейшего банка страны маркиз Рошен, и еще много других, отнюдь не последних лиц королевства.
Для меня это был идеальный вариант. Нет, сам особняк меня ничуть не прельщал. Но мне нужно было, чтобы в Лиме обо мне заговорили – в каждой газете, на каждом приеме и балу – вплоть до королевского дворца.
Громкий титул, деньги, красота – что еще нужно, чтобы стать главной звездой бального сезона в столице? Правильно – поступок, о котором будут говорить!
– Шестнадцать тысяч! – тут же ответил молодой человек в военной форме.
А вот об этом персонаже мне рассказали заранее. Виконт Анри де Кавелье – жених мадемуазель Лауры Робер, особняк которой две недели назад попал в каталог этого аукциона.
Сама Лаура сидела сейчас рядом с виконтом – бледная светловолосая девушка с покрасневшими от слёз глазами. Одета она была со вкусом, но потрепанные ленты на шляпке и потемневшее от неоднократных стирок кружево на платье, которое когда-то, наверно, было белоснежным, не оставляли сомнений в ее непростом финансовом положении.
Виконт де Кавелье повышал цену осторожно, и я понимала, что он тоже скоро выйдет из игры.
– Двадцать тысяч! – не стал церемониться граф Эрсан.
На его хищном лице с крючковатым носом появилась торжествующая улыбка. Он был уверен в своей победе.
О его намерении купить дом разорившегося барона Робера было известно еще до аукциона – именно он был основным кредитором барона, и по Лиме ходили слухи, что вел он себя в этих отношениях не вполне честно.
Во взгляде виконта де Кавелье появилось отчаяние – судя по всему, двадцать тысяч риэлей были для него непосильной суммой. Они с невестой сидели совсем рядом со мной, и я слышала, как девушка простонала:
– Если наш дом достанется Эрсану, это убьет отца.
Она не побоялась воскликнуть и громче, обращаясь уже непосредственно к его сиятельству:
– Неужели, сударь, совесть позволит вам въехать в наш дом, как ни в чём не бывало?
Граф Эрсан поднялся и, бросив на девушку уничижительный взгляд, сказал не столько ей, сколько всему залу:
– Я мог бы промолчать, господа, но я не привык к тому, чтобы меня публично оскорбляли. Я не стану требовать выдворения мадемуазель Робер, потому что понимаю, как нелегко ей приходится сейчас. Она вот-вот лишится дома, а ее отец тяжело болен. Но я хотел бы поставить точку в нашем споре. На протяжении долгого времени я ссужал барону Роберу большие суммы денег. И я особенно пострадал, когда его милость объявили банкротом.
– Вы врете, сударь! – девушка тоже вскочила. – Отец продал все фамильные драгоценности, чтобы расплатиться именно с вами! Это к вам он отправился в тот роковой день! Он вернул вам долг, я не сомневаюсь!
Граф невозмутимо пожал плечами:
– Если вы уверены, что он расплатился со мной, то извольте предъявить расписку. Любой здравомыслящий человек, вернув долг, потребовал бы с кредитора расписку в этом. Надеюсь, мадемуазель, вы не сомневаетесь в здравомыслии своего отца?
Мадемуазель Робер не сдержалась и выкрикнула:
– У него была ваша расписка! Но кому, как не вам, знать, что с ней сталось. На отца напали, когда он возвращался от вас. В тот момент у него не было с собой ничего, кроме этой расписки. Неужели вы думаете, что настоящих воров заинтересовала бы какая-то бумажка?
– Довольно, мадемуазель! – повысил голос и граф. – Я не намерен более сносить ваши оскорбления. Насколько я понимаю, ваши финансы не позволяют вам ничего здесь купить, и если так, то я не понимаю, что вы вообще делаете в этом зале.
И он повернулся в сторону распорядителя аукциона. Тот понимающе кивнул и сделал шаг в направлении нарушительницы спокойствия.
Именно в этот момент я и сказала:
– Двадцать пять тысяч!
– Что? – не сразу понял граф Эрсан.
А распорядитель тут же вытянулся в струнку, и на лице его появилась подобострастная улыбка. Похоже, он уже не надеялся, что ставки повысятся.
Военный министр нахмурился и недовольно бросил:
– На вашем месте, месье Дижон, я бы проверил платежеспособность покупательницы. Как бы потом не пришлось признавать аукцион не состоявшимся. Не удивлюсь, если эта женщина – подруга мадемуазель Робер, которая намерена сорвать торги. Надеюсь, сударыня, у вас есть гарантийные письма?
Распорядитель занервничал, но не решился обратиться ко мне с тем требованием, на котором настаивал граф. Это был скандал, каковых любой приличный аукционист старался избегать.
