Он был так похож на стереотипного учёного (что даже немного странно для современного учёного-математика): очки в тонкой оправе, клетчатый берет, потёртый пиджак, надетый на тёмно-зелёную безрукавку с острым вырезом у горла. Ему не жарко? Только задумавшись об этом, я уже не могла остановиться, мои мысли сбились с пути и потекли по параллельному руслу: я думала о том, что я не знаю даже, в какое время года было записано это видео, что в помещении, где он находился, было как-то неестественно тускло для интервью с настоящей – в узких кругах – звездой, что у него приятный тембр голоса – не низкий, не высокий, богатый обертонами, будто у лектора с большим стажем, что мне неизвестно, вёл ли он когда-нибудь открытые лекции… Поставив видео на паузу, я откинулась на спинку стула. Было немного обидно, что я не могу сосредоточиться на предмете столь же долго, как мои талантливые сокурсники – или, скорее, так, как я представляла себе их способность концентрироваться на предмете. Мы и раньше редко проводили время за совместной учёбой, а с тех пор, как мои друзья ушли с факультета, такие эпизоды стали ещё реже. Мозг давил на барабанные перепонки, грозясь нагло и гадко покинуть угловатую черепную коробку. Пора отдохнуть.
Я позволила тому дальнему потоку мыслей захватить и унести меня. На вид учёному было не больше тридцати. Гладковыбритое лицо, глубоко посаженные глаза, причёска, скрытая беретом… Если брать каждую черту в отдельности, его легко не узнать в толпе прохожих, среди других подобных лиц, но было ощущение, что на нём лежит незримая печать узнаваемости; или это из-за того, что я уже предвзята к нему?.. Вероятно. В этом заурядном наборе не было ничего магического. По крайней мере, для меня.
Или возьмём, допустим, интервью. Nikolayi-Krakow «The initial Concept of Death» – так гласило название видео. На западный манер, хотя его вела русская девочка, а субтитры никто так и не приложил. Первый вопрос, когда мы узнали об этой теореме, был, конечно же: «А Николай и Краков – два разных человека?» Мы смеялись, вспоминая старые анекдоты про великих с двойными фамилиями, хотя, разумеется, очень стыдно над таким смеяться в стенах уважаемого серьёзного учреждения, ведь это совершеннейшая глупость и неуважение к тем, кто выше по статусу. Поэтому я упорно молчала, ожидая, пока одногруппники отойдут – всё равно за общим весельем никто не обращает внимания на частности. Жутко странная фамилия так и писалась – Николай-Краков, а настоящее имя я не запомнила, весь запас памяти израсходовав на его известнейшую теорему.
Но ему, кажется, не хватило этой странности, и он обозвал главный свой труд, тот самый, который уже усердно зубрится студентами, не иначе как «The initial Concept of Death». Я бы ещё поняла, если бы это был парадокс, наподобие удивительных (и просто гениальных!) апорий Зенона, так нет, это были графы. Почему за узлами и дугами ему привиделась сама Смерть с большой буквы?.. И почему вообще подобное название прижилось? Бог видит, все учёные – сумасшедшие. «Оригинальный Концепт Смерти»… Не просто… Как же много он о себе мнил, когда придумывал такое название. А ведь по нему и не скажешь.
Да, он был притягательным. Ещё как. Его биография была для меня покрыта мраком (ведь я не удосужилась залезть в Интернет и разворошить грязное бельё этого, ну… мужчины). Его теория – прекрасна в своей стройности, узнаваема и не менее важна для современного градостроительства, чем мощная архитектура. Его глаза… В них…
Где «тот самый» Краков (Николай-Краков, с улыбкой поправила я себя), а где – самая заурядная студентка матфака, «та самая», первая с конца?
Перерыв окончен. Пора возвращаться к учёбе.
***
Целый вечер я не могла выбросить его образ из головы. Прозаично доедая сухой холодный плов, я думала о знаменитом русском математике современности. Кажется, ему не предлагали Нобелевку за открытие, но он стал кандидатом на какую-то другую, не столь популярную премию. Я знала, что мы никогда не встретимся: мой путь давно известен, я не стану математиком даже средней руки (нет ни таланта, ни усидчивости), а буду программистом в финтехе, получать свою зарплату и обеспечивать семью. Наука может кормить бестолковых, но для этого придётся идти по головам талантливых и усидчивых – не считаю это справедливым, да и вряд ли справлюсь с управленческими обязанностями, к которым обычно приводит подобное «хождение по мукам».
Однако это всё не значило, что нельзя немного помечтать. Я вспомнила маленькое неосторожное движение Николая-Кракова… Он придвинулся ближе и положил острый подбородок на сцепленные руки. Настолько был увлечён разговором, всё время смотрел не в камеру, а на девочку-интервьюера. Терзался ли этот самоуверенный учёный когда-нибудь выбором своего профессионального пути? Думал ли хоть раз о том, чтобы бросить математику? Или же всегда был уверен в своих способностях? Возможно, мне действительно повезло. Я могу учиться и стать кем угодно, меня не ограничивает гениальность в одной сфере. Мне можно всё бросить и начать с нуля, не переживая о «деле всей жизни» и неоконченном «главном труде»; я могу затеряться в толпе без хвоста преследователей и папарацци; могу выбрать спутника жизни, который меня понимает, потому что понять меня легче, чем «Оригинальный Концепт Смерти»…
