Глава первая. Рай никого не спасает
– Мы купаться, мам! – кричат мальчишки и сигают в прибой.
– Ладно, – развожу руками. – Я здесь пока посижу, – говорю самой себе, поскольку никто меня особо не слушает.
Многовато народу на пляже. Кручу головой влево-вправо. Люди ходят вдоль кромки воды, обнимаются, фоткаются. Я больше люблю море рано утром, когда пляж пустой. Когда весь этот рай, с пушистыми высоченными пальмами и густым небом над ними – будто создан только для меня. Синева моря, вечное лето. Как вечная жизнь.
Мой рай выглядит именно так, как мечтала в детстве. С Джека Лондона и его «Рассказов южных морей». Как на всех открытках, которые отправила папе за восемь лет жизни здесь. Он такой же, как в тот день, когда мы с мужем впервые сошли с парома на белоснежный песок тропического острова. Счастливые и беспечные. На пару недель отпуска. Не зная, что судьба наша уже решилась, дверь захлопнулась. Не ведая, что этот открыточный пейзаж станет для нас домом. Адом.
Тайцы сидят кучками тут и там. Едят, болтают, смеются. Они много едят, очень много смеются. Как дети. Мне тоже среди них тепло, закатно, хорошо. Вытягиваю ноги в сторону моря, зарываюсь пальцами в теплый песок.
И тут, слева от себя, метрах в десяти вижу его. Цепенею. Как кролик от вида удава.
Круглое лицо. В глазах – слезы, кривая улыбка. Неровный шаг. Разношенная майка, длинные темные штаны-трико. Он меня еще не видит. Но я уже трясусь от холода.
Эти штаны узнаю из тысячи. До самого песка, мокрые, с вытянутыми пузырями на коленях. Его ноги путаются в них, и он оседает почти у линии прибоя. Опускает руки в песчинки, поднимает горсть вверх и выпускает из сжатых кулаков струйку. Наблюдает за ее бегом. Наши взгляды сходятся, под моими коленками гулко ёкает.
«Ёкает»? Кому я вру?… У меня откалывается половина легкого, которое я только недавно научила дышать заново. Метеоритом летит вниз. Если у Мироздания есть центр, то должно быть и дно. Легкое об него шмякается, как кусок мяса о миску людоеда. И кровавые брызги на лице.
– Все в порядке. Дыши, – говорю сама себе, провожу рукой по лицу, вытираю от брызг. – Это не он, просто похож.
Так бывает, что какая-то деталь в прохожем замыкает цепь воспоминаний, и происходит реакция. Человек не виноват. Человек – всего лишь машина рефлексов. Так работает мозг, эмоциональная память. Все дело в ассоциациях и нейронных связях. Успокойся.
Мой разум знает много умных слов. Он умеет подбирать их точно и убедительно. Но сейчас – все мимо. Эмоциональной памяти на них наплевать. Она съежилась, как проколотый шарик, и вжалась в стенки живота. Потому что…
Точно такие штаны в моей памяти пахнут скисшим дешевым вином и позавчерашним потом. Детскими слезами. Младшего сына, который молча гладит меня по голове. И старшего, что тихо вжался в подушку, старается быть невидимым.
В два метра синей ткани вшито несколько лет моего бесполезного бегства через полмира. Как в «Хоббите»: туда и обратно.
В этих штанах мне мерещится придвинутый комод к двери детской комнаты – изнутри. Где мы с мальчишками втроем спим на одном матрасе, и под моей подушкой кухонный нож. По ту сторону комода и двери ждут нас завтрашние шаркающие шаги и бесконечные, «прости, я так люблю вас, что не представляю, как жить?!". Однажды ты выбьешь эту дверь ногой посреди ночи, проверяя дома я или нет.
В эти штаны, как клещ, въелась память о полицейских, разводящих руками: "ну еще же не убил никого, что поделать? Как совсем уж будет убивать, позвоните по этому номеру." И много, много денег, которые оказались вовсе не деньгами. А кровью и слезами.
– К черту иди, – шепчу в песок.
По пикселям, медленно перевожу глаза с тайца вправо. Там, в море, цепляюсь за солнечные макушки детей. Еще пока не понимаю, надо ли позвать их или наоборот. Мальчишки, почуяв, машут мне. Белые зубы на загорелых лицах, белые брызги пены на синем. Что-то вопят.
Хочу поднять руку и помахать в ответ. Но рука прилипла к купальнику. Как и моя улыбка к стенкам живота. Я – маленький застывший кролик в новом красном купальнике на желтом песке. Райский тропический остров, пальмы, теплый океан и моя ледяная фигура. Красиво.
Он все еще смотрит на меня, улыбается. И ползет зачем-то, все ближе, ближе. Именно ползет. Как змея. Нет, чтобы как человек… Нет. Ползет ко мне на попе, волоча ноги в мокрых штанах, тянет руки.
– Господи, твою ж душу мать! – Вообще-то вырвалось совсем другое слово.
Я поворачиваюсь к тайкам на соседнем полотенце, в двух метрах от меня:
– Это ведь просто пьяный чувак, да? – говорю им по-русски и подмигиваю.
Тайки радостно кивают мне, макают куриные ножки в алый соус и откусывают вкусно. Как же хорошо. Да?
Да… Арой-Арой. Тайки смеются, снова кивают, жуют.
– Вкусно им. А я?… Я взрослая женщина. Красивая, молодая. В безопасности. Все позади. Все в порядке. Я больше не кролик!
Дышу. Делаю селфи, картинка смазана. Еще одно, и еще. Растягиваю губы в улыбку. Как подтверждение миру, и себе, что я есть. Я жива. Буду жить долго и счастливо.
Помогает, вроде… Еще немного, совсем чуть-чуть давит в груди, но что за фигня? Теперь уже больно не за себя, за него. За этого круглолицего, мокрого, чуть перебравшего тайца. Ведь он здесь ни при чем. И кто-то его ждет дома… Господи, пусть он дойдет домой, и все будет в порядке, чего я накинулась на человека?
