За дверью послышались шаги и железная створка маленького, окошка на массивной двери со скрипом распахнулась. Генрих поднялся с кровати и подошел к окошку.
Вроде еще не время ужина, кого там принесло? Когда проводишь целые дни лежа на матрасе, набитом соломой, разглядывая редких мух, залетающих сквозь решетку, то любое событие, случающееся в этом замкнутом мирке камеры смертников, должно разнообразить существование узника. Так думали его тюремщики. С одним ему даже удалось подружиться.
Отто, молодой парень, исполнительный охранник, еще не испорченный долгими годами работы в этом каменном мешке. Отто еще не перестал видеть в заключенных живых людей и мог вот так, пока начальника нет на этаже, открыть окошко и поболтать с Генрихом просто так, о погоде на улице или справиться о его здоровье. Вот и сейчас, завидев в проеме зеленую форму тюремщика, Генрих собрался уже завести разговор о событиях на воле, как Отто перебил его:
– Добрый день, арестант, я тебе хорошую новость принес!
– Что случилось, Отто? Тебя повысили в звании?
– Нет, сегодня после ужина к тебе поселят соседа – Отто смеется – Будет с кем в слова поиграть!
– Соседа!? Как? Зачем? Не надо мне никого! – Генрих почувствовал недоброе в этом известии.
– Отто, погоди, зачем мне кого-то подселяют?
– Генри, я тут ничего не решаю, это приказ Директора.
– Так скажи Директору! Не надо мне никаких соседей!
– Еще чего. Директор и так не одобряет то, что я с тобой общаюсь. А то, что подселяют, так потому, что «Белый Остров» не такой уж и большой, чтобы всех вас держать в отдельных апартаментах. Вон в соседнем корпусе и по шесть человек в одной камере сидят и ничего. Уживаются.
– Но ведь я не все! Мне никто не нужен!
– А кто ты, Генри? Чем ты лучше других? Тем, что отсоветовал Директору проклятый дом покупать? Надо бы еще разобраться, откуда ты узнал про него. Ты такой же заключенный, как и все! То, что Директор когда-то пошел тебе на уступки, так только потому, что пустующие камеры были. А теперь нет. И не спорь, все равно уже ничего не изменить. Все! Жди ужина!
Окошко с лязгом захлопнулось. Да, известие неприятное. За семь лет, проведенных на «Белом Острове», в камере для осужденных пожизненно, Генриху удавалось удачно избегать неприятных соседей.
За все это время в его камеру соседа подсаживали лишь один раз. Это был немолодой датчанин, учитель младших классов – педофил и убийца. Худой, тщедушный, с блестящей лысиной, в круглых очках с простыми стеклами и постоянно трясущимися руками. Генриху было непонятно, почему этого, психически нездорового человека, осудили пожизненно, а не отправили на лечение в клинику. Но в таком месте соседей выбирать не приходилось, и первое время Генрих мирился с его присутствием. Датчанин только спал и читал библию, видимо, так осваивался на новом месте. Никакого интереса к соседу не проявлял, и Генрих, убедившись в его безобидности, мог снова начать медитировать.
Глубокая медитация, которая нужна была Генриху как воздух, подразумевала полное отключение от материального мира, так как он оставлял свое физическое тело, отправляясь в астральные путешествия. Наличие каких-либо соседей, в непосредственной близости к оставленному беззащитному телу, в это время, вызывало сильную озабоченность.
Пока датчанин-педофил штудировал библию и не разговаривал с соседом, он еще кое-как устраивал Генриха, но через неделю-другую датчанин освоился и начал задавать вопросы, без спросу рассказывать о себе и, что самое неприятное, мог подойти и запросто потрясти его за плечо, если ему вдруг что-то захотелось рассказать, а Генрих лежал с закрытыми глазами.
Однажды, вернувшись из астрального путешествия обратно в свое тело, он застал склонившимся над собой тюремного врача и обеспокоенного Отто. Как оказалось, датчанин, решив поделиться очередным своим воспоминанием с Генрихом, подошел и попробовал его разбудить. Так как пустая оболочка тела на ощупь выглядит, как неуспевший остыть труп, то датчанин, который своими руками лишал людей жизни, сразу смекнул, что тут что-то не то и бросился барабанить кулаками в дверь, крича: «Помогите! Он умер сам! Я его не убивал!» Встревоженный Отто вызвал тюремного врача, и в этот момент Генрих вернулся.
– Как Вы себя чувствуете? Следите за моим пальцем! – тюремный врач посчитал пульс, убедился, что у арестанта все в порядке.
– Что это с ним было, доктор? – Отто тоже успел почувствовать, что это был не просто сон. Однако Генрих поспешил успокоить всех:
– Нет, нет, все нормально, я просто очень крепко уснул, извините за беспокойство.
Не хватало, чтобы охрана заподозрила что-то и стала более пристально наблюдать, или, не дай бог, переведут в больничный бокс, а там вообще никакого покоя не будет. С соседом нужно было что-то делать, чтобы такого больше не повторилось. Датчанин хоть и выглядел довольно начитано и служил в «прошлой жизни» учителем в школе, но все равно своей набожностью не производил впечатления человека, способного понять, чем в действительности Генрих занимался в камере.
Генрих давно мечтал встретить человека, способного понять и разделить с ним ту глубину интересного и прекрасного, которую дает освоение астрального мира, многомерного и нематериального, без чувств и эмоций, основанного на информационных потоках, чистого и безупречного. Но чем дальше он продвигался в освоении астрала, тем яснее он понимал, что вряд ли в его окружении найдется человек, способный понять хоть часть того, с чем приходилось сталкиваться Генриху в своих путешествиях.
