Эту историю я решил написать примерно так: пару дней назад ко мне приехал мой двадцатилетний сын. Этот юноша, наверное, любит меня. Пусть до сих пор и не может простить мне то, что я бросил его мать. Ему тогда было всего пять.
Странно, но, вспоминая ее, вспоминая ее запах, цвет глаз, кожу, бедра, я совсем не могу вспомнить, почему же я женился на ней. Я был юн, беден, дерзок и местами даже красив. Наверное, это самый полный набор качеств юноши для завоевания абсолютно любой девушки. Простите за глупую сентиментальность, но ничего не могу с собой поделать. С момента ее смерти прошло уже три года. И за это время, ее могила стала мне сильно ближе, чем была она сама. Вообще, смерть делает любого человека хорошим (не уверен, что это лучшее слово, но ничего другого я не придумал) – мы как будто не имеем права говорить о нем плохо… Сына зовут Марк. Странное, наверное, имя – никогда не думал, что я назову сына Марком.
Это имя ему досталось задолго до его рождения – да и зачатия, если быть честным -, будучи влюбленными студентами, мы поспорили на одном из первых свиданий, что назовем сына именем проходящего мужчины. И вот – Марк… Какая милая глупость.
А ее звали Анна. Я мечтал о жене с именем Анна. Самое, кажется, трагичное имя. Холодное и изысканное. Мы, наверное, любили друг друга. Анна (я никогда не называл ее Аней) была очень красива. Мы познакомились с ней на последнем курсе института. Она, кажется, была на факультете математики, а я, кажется, – на факультете экономики. Каждый раз, когда мы шли вместе, парни, что стояли рядом, с недоумением оглядывались, пытаясь понять, как такому неказистому юноше, как я, удалось завоевать столь прекрасную девушку. Самые смелые иногда беспардонно подходили к нам и, почти издеваясь надо мной, пытались закадрить ее. Она даже не обращала на них внимания. Мы шепотом говорили друг другу, что они «глупцы, враги и чужаки» – так мы называли почти всех окружающих нас людей. Мы думали лишь о том, что опаздываем на сеанс очередного французского фильма. Годар, Трюффо… Как это было давно.
А меня зовут Кантемир – сначала я хотел придумать более обыденное имя, но потом понял, что не так много времени мне осталось, и скрывать свое лицо совсем не имеет смысла. Кантемир, Анна и Марк – крохотная, когда-то счастливая неячейка общества… Я почти никогда не вспоминал те времена. Прошло много лет, и только сейчас я понимаю, что, наверное, это лучшее, что случалось со мной. Пусть я так и не могу вспомнить, почему же я женился на ней. Вряд ли только из-за имени.
Когда меня пригласили преподавать в один из самых крупных университетов страны, я сказал ей что-то вроде:
– Слушай, я устал… Я люблю тебя, но, наверное…
– Да-да, я понимаю – все хорошо, не переживай, – перебив, абсолютно спокойно и ровно ответила она. Без истерик и криков. После – взяла мою ладонь, поднесла к щеке, закрыла на мгновения глаза и поцеловала ее.
Она понимала меня. Не думаю, что такая реакция была вызвана и ее желанием расстаться. Вряд ли. Просто она была женщиной. Женщиной. Пятнадцать лет спустя окажется, что больше я никогда не женюсь. А каждое расставание с девушками будет сопровождаться звуками битой посуды, чаще – тарелок (сугубо статистические заметки) … Я буду стареть, а юной глупой девочке, засыпающей рядом со мной, всегда будет двадцать. Гнусная картинка.
Вся эта бестолковая реальность привела меня к бесконечным воспоминаниям… Как же трудно осознать, что ты все уже потерял. Не осталось почти никого. И все из-за тебя самого… Я сохранил не так много обрывков памяти, но последние три года – после ее смерти – каждую ночь мне снится один и тот же сон, где она в первый и в последний раз допустила меня до своего сердца (как же банально):
Июль. Нежный оранжевый. Розовый. И голубой. Нам каких-то двадцать с небольшим. Она худая, изможденная. Одета в длинную синюю юбку. Футболка. И кеды. В воздухе пахнет лишь ее молодым и нежным телом. Ее тонкая худая ладонь держит меня за пальцы. Иногда, она подносит их своим губам и нежно целует их, напоминая о том, что любит меня. Я и так это знал. Мы дерзко шагаем, доказывая злому миру его бесправие на нашу свободу. Вот-вот солнце зайдет за крыши домов. Я шучу какую-то глупую шутку, и она начинает смеяться. Лучи, точно попадая в ее большие, сейчас прекрасно блестящие глаза, напоминают мне о том, что она моя. Живой и так сильно любимый человек держит меня за руку. Резко сделав нарочито серьезное лицо, она поворачивается ко мне, несколько минут смотрит на меня, будто с укоризной. И вдруг целует. Тут взор моего сна отделяется от тела – теперь я могу видеть и самого себя. У меня роскошные длинные волосы. Грязные, заношенные до дыр на пятке джинсы. Расстегнутая рубашка. Прекрасные мы – стоим и целуемся. Наши руки, минуя глупую одежду, касаются спин друг друга. Люди снуют – кто куда. Оборачиваются на нас. Больше не имея сил стоять на месте, все в том же поцелуе, я толкаю ее к стене здания. И все это как будто длится вечность. Самая лучшая вечность из всех возможных. И невозможных. Облокотившись о стену, она обвивает ногами мое тело… И тут сон обрывается.
