Наши мертвые нас не оставят в беде…
В. Высоцкий
Ей часто приходилось возвращаться домой поздно. Она не боялась идти по темной улице. Вообще как-то не очень умела бояться. Всегда казалось, что ну вот с ней-то и именно сейчас ничего плохого произойти не может. Наверное, большинству молодых и не сильно битых жизнью людей так кажется.
Он не сразу понял, что это все. Снаряд взорвался совсем рядом. Ослепительная вспышка, грохот и все стало тихо. Он видел, как продолжался бой. Как бежали в атаку однополчане. Как падали бойцы с обеих сторон, пораженные пулями и осколками снарядов. Но уже ничего не чувствовал. Даже мозоль, набитый влажной недосушенной портянкой, престал болеть. Совсем.
Как и большинство сверстников, она считала родителей немного занудами и паникерами. А как не считать? Ведь для них за каждым кустом опасность для любимой доченьки. А попробуй не услышать звонок в ночном клубе или забыть поставить телефон на зарядку, задержавшись у подруги. Придешь домой и первое, что увидишь, – маму с пузырьком корвалола в руках и папу, нервно курящего на балконе.
Он перестал чувствовать время. Не было ни прошлого, ни настоящего, ни будущего. Время было едино. И он был сразу везде – и в прошлом, и в будущем. В настоящем уже как бы и не был, но мог наблюдать его беспристрастно и спокойно. Сначала он радовался, что уцелел. Не чувствуя боли, он считал, что ему удалось избежать даже легкого ранения. Ощущения были странные, но потерю чувствительности он отнес на счет контузии.
Да, она не боялась реальных людей, но ее страшило неведомое. После просмотра ужастика, особенно с привидениями, могла не спать всю ночь и даже с трудом заставляла себя войти в темную комнату, ей казалось, что там что-то непонятное, леденящее душу. Как-то услышала байку про то, что в районе Лысой горы бродит призрак солдата, погибшего во время Сталинградской битвы при штурме этой высоты, и перестала привычно сокращать дорогу в универ через степь. Ведь где-то по дороге, в степи, его как раз и видели. Приходилось идти вдоль трассы, а потом по асфальтированной аллейке.
Он начал привыкать к тому, что постоянно оказывался в непонятных и незнакомых местах. К тому, что видел странные строения и странных людей в странных одеждах. Он мог к ним приблизиться, но ни заговорить, ни прикоснуться не получалось. Вернее, заговорить-то получалось, но его голос никто не слышал, кроме него самого. Возможно, что это был и не голос, а просто мысль, привычно воспринимаемая им в звуковом выражении. А рука его, протянутая к кому-либо или чему-либо, просто проходила через препятствие, как сквозь воздух.
Сначала он еще пытался помочь своим. Один раз ему даже удалось поднять автомат погибшего бойца и выпустить из него очередь в сторону фашистов. Солдат не мог понять, как, имея значок ворошиловского стрелка, он умудрился никого не задеть автоматной очередью. Промазал. Когда кончились патроны, он кинулся в окоп к фрицам, в рукопашную, ударил одного прикладом. И тут автомат в его руках просто растаял. Фриц остался цел. А он начал осознавать, что произошло что-то непонятное и страшное. Но что именно – понять не мог.
Вообще-то она всегда могла за себя постоять. Так уж получилось, что с детства она больше дружила с мальчишками, чем с девчонками. Просто девчонок в их дворе было всего две, а мальчишек много. И эти две девчонки были такие гламурные, что ее просто раздражали. С мальчишками было намного интереснее. С ними можно было полазать по деревьям, погонять на скейтах и великах, обсудить новую игрушку-стратегию. Все они немного неформалили, поэтому иной раз приходилось и подраться с гопотой. Нет, она, конечно, всегда ощущала себя девочкой, но вот не научилась кокетничать и быть беспомощной. Наверное, поэтому до самого поступления в универ с личной жизнью у нее как-то не складывалось.
Он рано вступил в комсомол. И очень гордился этим. Конечно, был атеистом. Даже рисовал плакаты для клуба о том, что религия – опиум для народа. Он всегда хорошо рисовал. Мечтал когда-нибудь стать художником. Как Петров-Водкин, например. Он хорошо запомнил слова заезжего лектора о том, что в стране создается новое искусство, которое потрясет весь мир. Мечтал учиться на художника в большом городе в академии искусств. Или на архитектора, создавать новый облик страны, новые, необыкновенно красивые города. Он много мечтал. Родители удивлялись – в кого пошел? Отец отвоевал в Гражданскую войну, закончил рабфак, потом выучился на инженера, работал на заводе. Мама всю жизнь была поваром. А он в художники метит. Рисовать его учил сосед, он был «из бывших», в городок его занесло ветром Гражданской, здесь и осел. А был когда-то театральным художником-декоратором.
Мечты закончились летним утром, когда по радио прозвучало сообщение о войне. Он только закончил школу. С отличием. Мама собрала его вещи – ехать в Москву, учиться на архитектора. Отец одобрил, сказал, что архитектор – это почти инженер, он делает города удобными и красивыми, работает на будущее. А художником стать никогда не поздно. Образование-то уже будет. И тут по радио прозвучал голос Левитана. Война. Он был комсомольцем, поэтому, конечно, сразу отправился в военкомат, добровольцем. И его сразу взяли.
