Алое зарево кровью окрасило горизонт, бросив вызов ночи. Мироздание неустанно продолжало свой круговорот очередной баталией бесконечной войны тьмы и света. Утро наступало на город Нью-Йорк.
Кирилл подошел к двери и попробовал ее открыть – она оказалось заперта. Тогда сделав шаг назад, Кирилл ударом ноги, освободил себе проход. Утренний свет наполнил комнату, ленивые лучи осветили униформу солдата империи, заставив его глаза щуриться.
Перед Кириллом предстала Нью-Йоркская улица, уже давно зачищенная спец взводом батальона «Мечта». Собственно поэтому Кирилл был уверен, что никто и ничто не помешает ему, а пустующие руины напротив позволят сосредоточиться и поразмышлять о вечном.
Вдохновившись видами разрушенного города, солдат зашагал вперед, с юношеским задором пиная попадающиеся на дороге камни. Ему нравилось смотреть как, поддевая очередной камешек, он заставляет его перемещаться в пространстве. «В этом есть нечто глубинное, некий базис бытия, – думал Кирилл, – ведь любой процесс, так или иначе, чтобы начать развиваться, нуждается в толчке, в импульсе, сообщенном ему извне… Но, с другой стороны, если это верно, то как же мироздание начало свой ход, кто или что сделало тот самый первый и так необходимый толчок, для начала нашего мира?».
Разбитая витрина, на которой в прошлом красовалась надпись «Antiquarian store», привлекла внимание Кирилла. Посмотрев на кусочки разбитого стекла, лежащие на асфальте, в голове мелькнула мысль о одновременной разнообразности и одинаковости их форм, подсознание невольно выдало ответ, – «Хаос! Конечно же хаос… Позволил всем необходимым условиям и импульсам в один и тот же момент в одном и том же месте когда-то сложиться и, упорядочив систему, дать возможность колесу мироздания покатиться…». Взгляд остановился на следах от пуль, украшавших бетон под витриной, – «Осталось задаться вопросом, откуда взялся хаос?». Кирилл провел пальцем по вмятине в бетоне, на пальце осталась мелкая бетонная пыль. «Хотя, в принципе, и на этот вопрос есть вполне логичный вразумительный ответ…». Пальцы перетирали пыль из вмятины. Кирилл поднял голову, почувствовав запах дыма. Повернувшись, он увидел как из-за угла шло еле заметное, сразу рассеивающееся облако, как от костра. Проверив готовность оружия к бою, солдат проследовал вперед. За углом некогда был фешенебельный магазин, внутри которого сейчас явно горел костер. Солдат тихо вошёл. В дальнем от входа углу обширного зала, ранее бывшего модной торговой точкой, около костра, спиной к вошедшему, сидела молодая женщина, внимание которой было полностью посвящено какому-то действу. Кирилл сделал шаг вперед, послышался хруст, выдавший присутствие постороннего в магазине.
Женщина испугалась и, не оборачиваясь, ускользнула в дверь в глубине комнаты. Кирилл подумал броситься за ней, но взгляд остановился на лежащем у костра младенце, которого женщина не успела запеленать. Подойдя к нему, солдат, накренив голову, внимательно посмотрел, – «Вот, блядь, тоже мне мать… Струханула, и наутёк, а про ребенка и забыла… Американцы – одно слово… Недобитки хреновы…».
В памяти всплыли слова мамы, о том, что все младенцы похожи в своей чистой, первозданной красоте. В своем невинном восприятии этого мира. И хоть это были слова его родителя, но сейчас Кирилл готов был спорить, что это не так. Мелкие черные волосики, карие глаза, большая голова и маленький несуразный носик, все это напомнило Кириллу о том раздражении, которое вызывали в нем некоторые малыши. Он был уверен, что есть правильные, арийские дети, которые ведут себя правильно и дарят взрослым лишь счастье и уверенность в будущем. Но этот ребенок был идентифицирован, как неправильный. Взгляд соскользнул с малыша. Кирилл посмотрел на свой ботинок. Мощные, черные армейские боты были созданы не только, чтобы пинать камешки на улицах разрушенного и покоренного Нью-Йорка.
«Не только для того чтобы пинать камешки.»
Кирилл пренебрежительно слегка ткнул пером ботинка в голову младенца. Маленький американец заплакал, но это не удивило Кирилла, который был уверен, что только это американцы и умеют делать. Следующий удар был сильнее и вызвал более громкий плач. Кирилл подумал, что пнув уже два раза он так и не оставил на тельце ни одного следа. Ребром ботинка он придавил щеку малыша к земле, это ограничило возможность, младенцу, вертеть головкой и потому он заплакал еще сильнее. Солдат понял, неудобство малышу доставляет ограниченность в движении, но боль ребенок пока не чувствует, потому что щека придавлена к земле очень легко. Кирилл прибавил веса на ботинок. Плач стал визжащим, неудобство переходило в боль, боль в истерику. Постепенно прибавляя веса на ногу, боль становилась все более кромешной, более всеобъемлющей, и, наконец, полностью поглотив ребенка она заставила его умолкнуть. Кирилл был слегка разочарован – представление закончилось слишком быстро. Приподняв правую ногу, солдат, налил ее грузом всего своего равнодушия и резко опустил пятку на маленькую голову американца. Раздался хруст и характерный звук раздавленной биомассы, кровь и мозги брызнули в стороны. Кирилл вытянулся по стойке смирно, выполнил команду кругом на хрустящей массе и промаршировал к выходу.
