Посвящается
обладателю карих глаз,
навечно лишивших покоя…
Все начинается со взгляда. Всегда.
С. А. Есенин
Что случилось? Что со мною сталось?
Каждый день я у других колен.
Каждый день к себе теряю жалость,
Не смиряясь с горечью измен…
С. А. Есенин
Шуршание цветных осенних листьев под ногами нарушало гробовую тишину леса. Иногда в унисон шуршанию ветер шелестел оставшейся на деревьях листвой, небрежно роняя ее на сырую землю. Я не спеша продвигалась вглубь чащи, с опасением поглядывая по сторонам, и, периодически поднимая глаза вверх, переставала вдыхать холодный воздух, на мгновение замирая на месте от страха, но, понимая, что нечто темное, свисающее с дерева, – всего лишь обломанный сук, а вовсе не висельник, продолжала идти вперед, все дальше и дальше отдаляясь от трассы.
Мелкие березовые листья прилипали к влажным ботинкам, больше напоминающим берцы, и прятали их черную кожу, маскируя желтым цветом. Каждый холм, каждая возвышенность заставляли сердце сбиваться с ритма. Покусывая обветренные губы, я вновь останавливалась и, ощущая дурманящее головокружение и омерзительную тошноту, касалась замерзшими ладонями мокрой шершавой коры близстоящего дерева. Руки беспрерывно дрожали, а ноги, словно лапы плюшевого медведя, имели ватное наполнение и были маломобильными. Откинув прядь волос, упавшую на влажное от капель дождя лицо, я снова посмотрела вперед: чуть правее от облысевшего шиповника лежали сломанные большие ветки, с какой-то неведомой для меня целью сваленные в одну кучу. «И кому это, интересно, понадобилось стягивать их в одно место?» – мысленно спросила я себя, а сердце с тревогой сократилось, как будто готовилось ускорить темп, дабы он соответствовал неблагополучно складывающейся ситуации. Приблизившись, я опять осмотрела ветки оценивающим взглядом. Странным мне показалось то, что их явно сорвал с деревьев не ветер, а, скорее всего, человек. Листья на них так и не успели пожелтеть, оставшись зелеными. Они лишь завяли, повиснув на тонких черешках, а после и засохли в таком же положении.
Прикусив нижнюю губу сильнее, я подошла еще ближе… и еще…
Замерзшие до онемения пальцы ухватились за самый большой верхний сук, резко стянув его с кучи и откинув в сторону высоченного пестрого клена, беспрерывно посылающего резные листья вниз на землю. После я потянула на себя березовую более легкую ветку, а затем – лежащую под ней дубовую с крупными коричневыми желудями. Они одна за другой неумолимо перемещались моими усилиями под рыдающий взахлеб старый клен, не предвещая ничего хорошего.
Я в какой-то сумбурной спешке продолжала откидывать ветку за веткой, стремительно уменьшая размеры таинственной рукотворной кучи, в надежде наконец-то докопатьсядо истины. Тяжелое, глубокое дыхание причиняло боль сердцу, онемение рук поднималось все выше и выше, от локтя к плечу, а я уперто наполняла легкие кислородом, искусывая губы в кровь, только бы не обращать внимания на то, что острой иглой вонзалось куда-то в правое предсердие, мешая ему планомерно сокращаться. Не справившись с болью, я отступила и, смахнув тыльной стороной ладони капли со лба, уставилась с ужасом на пожухлые листья, из-под которых виднелся кусок черной ткани. Наклонившись ниже, я вцепилась в него дрожащими пальцами и потянула вверх, но положительного результата это не принесло. Что-то очень тяжелое находилось под листвой и вот так запросто поднять его на поверхность не представлялось возможным. Вовсе отказавшись от кислорода, – так как его поглощение причиняло нестерпимую боль в глубине грудной клетки, прямо под ребрами, – я принялась откидывать листья в сторону.
Судорожно разгребая их окончательно заледенелыми руками, исцарапанными в кровь, я чувствовала, как же сильно трясет мое уставшее тело, чувствовала, как пот покрывает спину и тут же впитывается в тонкую ткань уже насквозь мокрой футболки. Крупные капли стекали по лицу со лба, смешиваясь со слезами, периодически капающими из глаз. Неожиданно пальцы коснулись чего-то твердого; чего-то, что было намного холоднее их подушечек. Меня даже передернуло от этого странного, ни с чем не сравнимого ощущения. Нечеловеческий ужас парализовал тело, не позволяя мне пошевелиться. В вечерней полутьме всматриваясь в лиственную насыпь, оставшуюся не разрытой, я прекрасно осознавала, что скрывает она на самом деле, но поверить в это никак не осмеливалась. Страх не позволял использовать искренность, заставляя лгать… лгать самой себе… лгать, словно в этом имелся смысл.
«Ну давай же!» – приказала я себе, не желая подчиняться панике и трусости. Аккуратно смахнув в сторону слипшиеся мокрые листья, которые, казалось, не менее полугода скрывают правду, – судя по их омерзительной липкости и слизскости – я заметила почерневшие человеческие пальцы. Слезы опять наполнили глаза, мешая рассмотреть страшную находку. Паника все же заставила меня подчиниться собственному приказу, безжалостно сжав легкие в тисках и причинив тупую боль. Сердце стучало в висках, а между ключицами что-то беспрерывно пульсировало, делая каждый вдох отрывистым и затрудненным. Опустившись на колени, я, словно находясь не в себе, в какой-то нервной судороге принялась разгребать оставшуюся массу, уже даже не напоминающую листья. Запах… резкий отвратительный запах ударил в нос, а я скривилась, чувствуя, как большой ком поднимается к горлу, вызывая приступ тошноты и рвотный рефлекс. Прикусив нижнюю губу, я почувствовала вкус собственной крови, но совершенно не почувствовала боли. Темные пятна перед глазами мешали рассмотреть то, что мои грязные, израненные руки освободили из осеннего плена. Я низом толстовки вытерла лицо и опять взглянула на свою находку. «Нет!» – каким-то звериным стоном вырвалось из груди, а я сквозь слезы осмотрела родное практически неузнаваемое лицо младшего брата…
