На центральной улице провинциального города «Н», среди разноцветных фасадов неизвестного направления архитектуры и редких, немногочисленных прохожих, прогуливались и вели беседу два молодых человека. Первый – стройный, темноволосый парень с идеально уложенной прической. На его лице красовалась небольшая, но ухоженная эспаньолка. Одет он был просто: белая футболка, джинсы да потрёпанные временем кроссовки. Второй – пухловатый блондин, со средними, слегка растрепанными волосами, больше походящий на старика. Лицо его, как сад, забывший заботу человеческой руки, покрывала небрежная борода, усы же торчали в разные стороны. Его одежда: белая рубашка под серым жилетом, такие же серые брюки и старые тёмно-коричневые ботинки – выглядели хоть и прилично, но довольно поношено. В руках он нёс чёрную кожаную сумку. – Ну, что ты думаешь, Иустин? Оставайся, будет весело! – уговаривал остаться своего друга первый юноша. – Да я бы с радостью, но, видишь, гол как сокол, – со вздохом произнес Иустин. – Да и нахлебником я быть не хочу… Это была лишь часть правды. С собой у него и правда было немного денег, но на счету в банке у него была некоторая сумма, которую он попросту не хотел тратить. – Дружище, ты меня обижаешь! Ты мой гость и тебе не нужно ни за что платить! – воскликнул брюнет и, почесав затылок, произнёс: – Да у меня и у самого денег нет. Меня пригласили, сказав что угощают. Ты не переживай! – По правде, не столько из-за этого я переживаю, друг мой Вульгарис, сколько из-за обещания. Договоренность у меня. Сегодня вечером, в своем городе, мы должны посетить встречу любителей мудрого вместе с другом, – с задумчивым лицом сказал Иустин. – Ой, да ты тысячу раз ещё сходишь в этот свой кружок! Ты ведь не так часто и приезжаешь. Посидим, отдохнем… Ты не думай! – продолжал свои уговоры Вульгарис. – Наверное ты прав… Нужно и отдыхать, успеется ещё! – поддавшись уговорам, ответил Иустин. – Вот и отлично! Посидим, как в старые добрые… Два товарища направились на назначенное друзьями Вульгариса место встречи, лениво беседуя о повседневных делах. Время приближалось к завершению рабочего дня. Улицы, словно водный канал в сезон дождей, всё больше и больше наполнялись людьми и машинами. Этот бурлящий поток непрерывно куда-то спешил, только изредка появлялись в нём неспешно идущие люди, среди которых были и Иустин со своим другом. – Точно, Вул, я тут видел выступление одного человека. Он так хорошо говорил на тему справедливости, одно удовольствие было его слушать. Но вот ответа на то, что есть справедливость, он так и не дал, – прервал разговор про работу Иустин. – Может ты знаешь, что такое справедливость? – Ну, справедливость – это когда государство не обманывает своих граждан! – почти моментально сказал Вульгарис. – Это, конечно, хорошо, но ты не дал ответа на мой вопрос. Ты лишь привёл пример справедливого, но чтобы говорить о справедливом или несправедливом, нужно условиться что есть сама справедливость. – вздохнул Иустин. – Ну да… Ты лучше послушай, как я несправедливость пресек! – увиливая от размышлений, сказал Вульгарис и начал рассказ: – Иду я значит из бара домой и вижу, несколько школьников ломают памятник героям! Ну я и решил, что справедливость должна восторжествовать. Так наподдал им, что мама родная не узнает! – Бог ты мой! И ты это считаешь торжеством справедливости?! Самосуд? – глаза Иустина вспыхнули, но, прокричав это и чуть успокоившись, он продолжил: – Отвечая несправедливостью на несправедливость, ты лишь оскверняешь себя и мешаешь истинной справедливости. В общем то, ты и сам становишься не справедлив, воистину, так считаю я и Платон! – Не знаю, какой Платон что там считает, но тебе я отвечу. А что мне ещё делать? Вызывать полицию? – Вульгарис вопрошающе посмотрел на друга и, дождавшись кивка, продолжил: – Ты же прекрасно знаешь, что полиция и сама зачастую не справедлива. Они готовы закрывать глаза на несправедливость, которую творят богатые и власть имущие. Это ты со своим другом называешь справедливостью? – Так с ходу и не отвечу. Дай мне время подумать… – попросил уходящий в размышления Иустин. – Давай, я пока другу позвоню, – улыбнулся Вульгарис. «Несправедливость людей… Да… Чем я лучше тех сладкоголосых болтунов, треплющихся о справедливости, но не о том, чем она является? Справедливость, что же ты такое? Ничего не идет в голову. Как это делается? Слишком долго я откладывал размышления над чем бы то ни было. Слишком долго я не пользовался этим механизмом, он настолько заржавел и порос мхом, что запустить его просто с ходу кажется чем-то невозможным. Так, не туда я забрёл в своих размышлениях. Справедливость. Если я не могу дать этому слову определение, обратимся к тому, что я считаю справедливым. Уровень специализации человека и то чем должно заниматься человеку. Справедливо, ведь не должно дворнику настраивать станок на заводе, равно как и инженеру мести дворы. Дальше… Награда и соответствие ей выполненной работы как качественно, так и количественно. Тоже подходит, ведь не должно прорабу, направляющему работу строителей, получать меньше их. Как и работнику, выполнившему больше труда, получать меньше своего коллеги, сделавшему меньше. Выходит, справедливость это соответствие чего-то к чему-то? Не очень точное определение. А как определить что с чем соотносить и в каких пропорциях? Моралью? Больше ничего на ум и не приходит. Так и отвечу.» – Справедливость – это соответствие между несколькими критериями, где предметы и пропорции определяются моралью, – после всех размышлений заключил Иустин. – Теперь мне нужно подумать, – медленно произнес Вульгарис и после небольшой паузы ответил: – А если человек не всегда следует морали или он вообще аморален? Впрочем не важно, мы уже пришли. Только не начинай свою демагогию при остальных.
