Отвернувшись от внезапно обрушившегося мне прямо в лицо холодного и промозглого шквала ветра, я прибавил громкость своего мобильного телефона, настроенного в сети как обычно в период моих ежедневных прогулок по балтийскому побережью на мировой видеохостинг, по которому шла актуальная на сей день полемика разнообразных экспертов и аналитиков о возможном начале ядерной атаки. Об ее реальности недвусмысленно заявил наш предводитель, а к отражению ее и также к удару возмездия уже всерьез готовилось мировое окружение. Поправив наушник, немного вывалившийся из ушной раковины от моего резкого движения, я продолжил движение по полосе прибоя. Своеобразность прогулки при штормовом море заключалась в необходимости точно рассчитать силу очередной волны и вовремя отойди на безопасное расстояние, не позволяющее воде залить ноги. В сей осенний месяц в ходе таких вот прогулок это было моей игрой с бурлящим Финским заливом, и пока победителем в ней неизменно оказывался я.
– Теперь уже не осталось сомнений, что до применения ядерного оружия тактического, а впоследствии и стратегического остались месяцы, если не недели или дни, – продолжал усугублять в наушнике мое и без того депрессивное настроение один известный аналитик, вещающий ныне из далекого зарубежья, которое, впрочем, в современных реалиях никак не гарантировало ему безопасность в ожидаемой ядерной драке.
Я в очередной раз, верно рассчитав инерцию волны, отступил на пару метров от линии прибоя, и она, бессильно опав рядом с моими ногами, белой пеной заструилась обратно в море, чтобы стать подножием очередного водного вала.
« М-да, действительно перспектива в очередной раз у человечества неважная», – подумал я, внимательно наблюдая боковым зрением за вырастающим в море гребнем очередного штормового вала. – «Даже не знаешь, как лучше поступить в предлагаемых обстоятельствах, с учетом того, что на фронт призвать уже не могут в связи с наступлением критичного для этого возраста, а бежать с земного шарика в безопасное место нужно было раньше, еще до того, когда стороны конфликта, сорвав все небольшие с большим трудом достигнутые договоренности, стали безудержно повышать ставки, стремясь отстоять свою фальшивую правоту!».
Мое положение холодного философа и стремление безэмоционального взгляда на мозаику событий никак не сопрягалось с бунтом внутри инстинкта самосохранения, который ежедневно и ежечасно требовал какой-то активности для обеспечения дарованного природой дара Жизни вопреки разумной и холодной обреченности разума, обладающего знаниями солидного человека с университетским образованием и десятком изданных книг, утверждающего, что бегство никак не спасет от общепланетного апокалипсиса, разве что оттянет неизбежную кончину на непродолжительное время. Тот же разум не мог понять установки правящей прослойки, упивающейся сейчас в этих своих угрозах уничтожения всего живого ради господства искусственной политической идеи. Смысл ядерного противостояния во все времена, начиная от первого использования атомных бомб в конце второй мировой, состоял только в осознании всеобщего конца, то есть в политике так называемого ядерного сдерживания, в расчете на осознание разумными людьми нелогичности и самоубийственности такого конфликта.
Мои размышления были прерваны визуальной реакцией на какое-то движение в волнах метрах в ста впереди. При более внимательном рассмотрении мне удалось разглядеть что-то похожее на человеческую голову, периодически появляющуюся в пенных бурунах. Я остановился и стал наблюдать. Действительно через минуту, немного ближе к берегу в волнах показалась уже не только голова, но и плечи купающегося. Зрелище заставило меня внутренне содрогнуться, ведь погода начала октября явно не предназначена для морского купания, тем более в наших северных краях. Иногда, впрочем, я замечал на этом участке пустынного пляжа незнакомого мне мужчину, совершающего иногда подобное омовение в море. Но этот явно на него не походил, а кроме того на берегу не видно было никакой одежды, что было бы естественным в случае если бы безумец являлся упомянутым мною моржом. Движимый любопытством, я пошел в направлении этого мужчины, который уже вышел из пены прибоя и спокойно стоял по колено в бурлящей пенной воде. Из чувства такта я хотел обойти его на приличествующем расстоянии, не нарушая границ личного пространства. Двигаясь метрах в десяти от купальщика, который уже вышел на берег и, судя по всему, совершенно не испытывал какого-либо дискомфорта от шквального ветра, срывающего с волн клочья прибойной пены, я уловил его какое-то мимолетное движение в моем направлении и замедлил свой размеренный прогулочный шаг.
– Доброго дня, господин Комаровский! – несмотря на шум волн и ветра, его голос я услышал вполне отчетливо.
Я в недоумении остановился, и, откинув, срываемый ветром капюшон, посмотрел в лицо незнакомцу. Сомнений быть не могло, этого человека я ранее не встречал. Откуда же ему известно мое имя? Я осторожно ответил:
– И Вам того же, если, конечно, день можно назвать добрым!
– Я ждал Вас. Нам необходимо поговорить.
