От моря пахло чёрной солью, тёплыми телами и перспективой изменить одиночеству. С кем? Да пусть бы вон с этим тёплым телом. Или с тем? У него мышцы пресса сильнее рвутся наружу. Правда, они заодно и все волосы с груди вытолкали:
– Прочь! Подальше от идеала.
Но идеальные ей не нравятся. И никогда не нравились. Идеальные никому не нравятся. А она как никто. Особенно здесь. Тогда остаётся чувственными губами улыбаться тому, чей живот позволяет всему торсу хранить природную шерсть вопреки солнцу и скидкам на эпиляцию.
Закрыла книгу. Называть губы чувственными – дурной тон или отсутствие той самой чувственности в личной жизни? Откровенно говоря, её это не волнует. От страсти к любовным романам в мягкой обложке, теряющей страницы при каждом удобном случае, ибо не жалко, одним критическим мышлением не избавиться. Вытянула ноги. Прям в море. Пусть оно пахнет и её тёплым телом. Её надеждами, которые наконец-то выползли из щуплых намёток в оформленное сейчас.
Солнце бесстыдно любило её кожу у всех на виду. Эти отношения обещали загар и, если верить специалистам, скопление меланоцитов. Почему врачи так некрасиво называют родинки? И зачем постоянно запугивают? Важно и с пренебрежением дают понять: всё, что ты любишь, ведёт тебя к смерти, и сразу же искренне удивляются, чего это народная медицина так популярна. Да потому, что она упёртый оптимист! И ещё разрешает вместо дорогущих лекарств молиться, капустный лист и отвар из репы. Людям нравится думать, что они рождены однажды и навечно. А медики обещают, что мы все непременно умрём. Они всегда обещают только плохое. Поэтому им верят меньше, чем целителям. Властям. Богу.
Мир давно воспринимает смерть как тенденцию. На вроде спорта: либо дайте два, чтоб утром и вечером, либо фу, только не это, я слишком люблю жить. Человечество разваливается напополам. Одни к ней тянутся, что аж суставы сводит от предвкушения. Бегут ломая ноги, позвонки, черепа. Другие корчатся лицами, вспоминая о необходимости умирать. Через край напрягает. Нет, не сегодня.
Ей тоже не нравилось думать о конечности бытия. Перехотелось. Она здесь как те – все другие. Которые с радостью отдадут смерть депрессивным, суицидникам и мечтателям увидеть у своего гроба плачущую от раскаяния кучку знакомых. Это всё не про неё. Оставаться без души на песочном пляже – тон подурнее чувственных губ. Она пнула волну в ответ. Посмотрела на торс, избранный для гипотетических утех. Хорош. Будто его обладатель притащил сюда своё полусовершенство в перерыве между съёмками боевика. Или мелодрамы? Куда лучше деть это тело: под ненастоящие пули или на псевдонатуральную женщину?
Ради побаловать задумчивость сомкнула веки, запрокинула голову. А она красивая? Не знает. Кто может знать? Как люди вообще понимают, что они красивые или некрасивые? Определённо, им кто-тоговорит. Мнение о себе – это всегда заслуга чья угодно, кроме собственной. Пускай. Она не нанималась оспаривать устои общества. Вопрос в следующем: где этот кто-то? Почему он сообщил всем, а её проигнорировал? Куда жаловаться?
Умные люди, цитируя умные книги так, будто толкуют исключительно от себя, на роль всезнайки выдвигают семью. Основная часть сценария достаётся самому ответственному – отцу. Именно ему в нагруженные шматами кутикул руки вручается хрупкое, как снежинка, детское принятие собственного Я. Отметка ровно на циферке ноль. И теперь её движение к минусу или плюсу подчиняется мужской сознательности. Но то ведь не лампочку вкрутить, не шурупы вгонять в безмолвную древесину. Этому не учат на уроках труда, об этом молчат на федеральных каналах. Папы не в курсе, красивый у них получился ребёнок или лучше с него маску не снимать и по окончанию пандемии.
Вообще-то настоящий мужик должен решать проблемы материального характера. Ещё быть строгим и бесстрашным. Где здесь про красоту? Про красоту у этих спрашивайте: отцов-одиночек, так и не женившихся на матерях своих деток, ибо суррогатные отношения изначально не располагали к браку. Настоящий мужик, тот, у кого на контрактную роженицу доход не поднимется, от красоты предпочитает воздерживаться. Заодно и от необходимости сказать чаду, что таки да, оно удалось. Пусть бы неправда, душа кривится, и пальцы на ногах сжимаются в кулак, но то ж на благо. Этому ведь их учили – врать: всем и везде. Все и везде.
Потёрла непроколотую мочку уха. Воспоминания стимулироваться отказались. Папа её красивой не называл. Значит, она некрасивая? Хотя он вслух и бурно восхищался автомобилем «Волга». Так и говорил:
– Смотри, какая красавица!
Ещё он называл красивой её мать. Когда выпьет, самой красивой. А та от Волги не далеко ушла. Причём шла по эстетической стезе абсолютно в другую сторону. Однако ж всё одно или даже потому папаня восторгался. Так есть ли смысл доверять вкусу такого человека?
Открыла глаза. Скривила губы. Совсем нечувственно. Из салонного зеркала маршрутки, пропитанного водительским потом и заводской болью, на неё пялилось расписанное недовольством лицо. Отвернулась. Заплёванное стекло грозилось отхаркиваться в ответ. Небо перепутали с потолком и отчаянно выбелили. Правда, успели запачкать. Несвежее солнце бесславно провалилось в некурящую трубу. Зато по-прежнему пахло тёплыми телами. Только этот аромат больше не располагал к желанию с кем-то делить ночь. Да и вообще к любым желаниям. Особенно жить.
