I
В середине весны 19.. года, а именно на следующий день после празднования Пасхи, я направился с самого утра к своей бабушке в село. Идти до нее было долго, часа три обычным шагом. Город, где я жил, и село, разделял густой и пышный лес, который приходилось обходить далеко на юг. Пройти же через необитаемый лес мне запрещали родители под предлогом диких животных. Наверно поэтому люди боялись проделать дорогу к селу, а не потому, что городской народ был совершенно равнодушен к жизни сельского.
Я никуда не спешил и наслаждался красотою природы, соединяясь с ней духовно. Я всегда был как-то чувствителен на те изменения, которые происходят с ней. Зимой, например, меня охватывает оцепенение: в голову ничего не приходит и все с рук вон валится; я большею частью становлюсь также хмур и холоден, и для меня наступает мертвое время. А вот весною, как сейчас, наоборот, я оживлен и весел, возрождаюсь вместе с природой. Стоит мне раз увидеть почки на деревьях или зеленую-презеленую траву, услышать резвый, после долгого затишья щебет птиц, вдохнуть побольше свежего воздуху, чтоб аж нос щипало, или душистого запаха, исходящего от соцветий, – так сразу я оживаю, внутренне крепчаю и радуюсь. Стоит мне испытать и прочувствовать вместе с природой это оживление, так мне сразу начинают казаться все мои прежние мысли и планы такими ненастоящими и пустыми, а природа одна единственная настоящая и важная, что хочется все бросить и поселиться в глуши этого самого леса! Хорошо, что такое желание мимолетно возникает в моей молодой душе. Ведь мне только девятнадцать! Сколько всего интересного еще ожидает меня, сколько неизведанного и нового!.. Но все же я не могу, скрывая и сдерживая эти возвышенные чувства, не видеть того отвращения, которое у меня все больше возникает к городской, до опостыления однообразной жизни; к каждодневной утренней суматохе всегда спешащих людей. Редко можно встретить обилие живых деревьев, а если и встречу, то уже старые, доживающие свой век. Где же природа, лес и животные? Может быть под старость, когда наберусь мудрости и опыта, у меня хватит духу осуществить мой ребяческий план… «А что? Нарубить лесу, построить сруб, вспахать землю под огород. Заодно проделать дорогу к городу. Всем хорошо будет, и мне хорошо. Буду странников принимать у себя, нищих может быть… Думаю хорошо можно будет обжиться. Не знаю точно, как все устроить, ну да ладно, после разберусь»
Размышляя таким образом, я с некоторым ободрением и нетерпением ждал этого дня в моей жизни, но все же открыто считал его несбыточною мечтой и обычной игрой воображения.
Свернув вправо, на узкую тропинку, которая впереди скрывалась за высокими желтыми камышами, мне с каждым шагом все сильнее чувствовался запах навоза, смешанный с запахом свежей росы и чистого воздуха. Такие запахи всегда говорили мне о том, что я уже в селе. Хотя было еще прохладно после заморозков, я все-равно радовался тому, что небо совершенно чистое, а лучи солнышка, показывавшиеся из-за высоких стволов деревьев, уже начинали согревать меня. Спускаясь по склону и все дальше отдаляясь от леса, мне впереди, прямо за камышами по правую сторону, виднелась первая сельская изба. По левую от меня сторону, через реку, было еще необработанное зеленое поле, кое-где покрытое белым инеем, по которому обгоняя меня, стремглав, как будто куда-то опаздывая, бежала счастливая, черненькая собачонка. Что она тут делала и куда бежала, мне было не дано знать; но увидеть ее здесь и сейчас было самое большое и отчего-то необычайное чудо! Я не останавливаясь смотрел ей вслед и улыбался. Налюбовавшись собачкой, я начал смотреть себе под ноги, на мокрую от росы траву, а потом на кривой горизонт, который как будто вот-вот окатит волною черное поле, на котором уже работали мужики; потом на небольшой лесок вдалеке, и железную дорогу, так неестественно выходившую из него.
Время в дороге прошло незаметно, и я уже был около бабушкиной избы. Бабушка, со свойственным ей характером, встретила меня теплым и шумным благословением. Меня всегда смущало ее несдержанное поведение при наших встречах; но я успокаивал свою застенчивость той мыслью, что мы долго не виделись, а ее чрезмерную чувственность ко мне, оправдывал ее одинокой жизнью. Она жила одна с тех пор, как не стало дедушки, и, хотя мы на протяжении пяти лет звали ее к себя в город, она наотрез отказывалась.
С того дня, как дедушка умер, у бабушки в доме вечно темно, даже тогда, когда на улице во всю светит солнце.
– Бабушка!
– Что внучек? – говорила она, что-то копаясь у печи, пока я усаживался за стол, раскрывая окно.
– Ты почему все окна закрыла? Смотри какая на улице погода! Все цветет, солнышко светит.
– Та ну его, это солнце. Вот, лучше возьми пасочки поешь, да яичек крашеных. Вчера Катенька приходила, помогала красить. Вот, кстати, ее работа, смотри какое красивое вышло.
– Что за Катя?
– Как, что за Катя? – возмущенно спросила бабушка, – ты что, забыл, как с ней в детстве гулял? Она вон, в соседней избе живет. Чаю будешь?
Я одобрительно кивнул и нахмурился, вспоминая давно забытые мгновения из детства.
