Мужчина обливался потом. День выдался жарким, но пот казался холодным и липким. Ожидание неизбежного и окончательная утрата всякой надежды заставляли дрожать все тело.
Мир вокруг сиял светом и дышал теплом, но это обстоятельство не могло обмануть. Для него все оказалось кончено. Сколько раз он сам выслеживал добычу. Сейчас инстинкт охотника подсказывал – следят за ним. Его обложили, и накрепко захлопнули ловушку. Он это знал, так же как и знал тех кто за всем этим стоит. С ними он уже сталкивался. Проиграл тогда, проиграет и сейчас.
Он долго думал, куда же ему идти, и понял, что лучше встретить неизбежное в собственном доме. Спрятаться в Поселении Гражданской Помощи не удастся. Так же как невозможно бесконечно долго слоняться среди людей, которые и без того настолько погружены в собственный иллюзорный мир, что просто тебя не замечают. Нужно идти домой и достойно принять уготованное судьбой. Раз иначе нельзя. Раз по-другому просто не позволят.
Сегодня окончательно разрушилась всякая иллюзия и угас последний хрупкий луч надежды. Он стал пешкой в чужой, безумной, смертоносной игре. И оттого становилось горько. Мокро, липко и горько.
Как озарение прилетела шальная мысль: иногда пешка может стать ферзем и повлиять на общий исход битвы. Как хотелось в это верить. Но холодный пот все так же обильно стекал вдоль позвоночника, а тело била предательская мелкая дрожь. Чаще пешка так и остается пешкой.
Но еще можно разыграть все по умному. Сеть ему не заглушили – значит приготовили другой «подарок». Он сам охотник, знает как расставлять силки и маскировать их. Жертва должна чувствовать себя в своей среде, ощущать уверенность в полной безопасности. И тогда попадает в ловушку. Но сейчас это не так важно. Свободный доступ в сеть – хоть и маленькая, но все же возможность.
Привычным движением пальцев он активировал Устройство и сделал заказ обратного билета в Поселение. Теперь скрываться не имело смысла. Но еще призрачно маячил шанс – вдруг кто-нибудь догадается. И тогда его гибель хоть отчасти окажется не напрасной. Вдруг кто-нибудь все-таки встанет на его сторону, и тогда все не зря. Стоило ли надеяться на подобное в мире сконцентрированном только на себе и озабоченном только собой? Но именно в этом виделась единственная возможность. И ей стоило воспользоваться.
Мужчина зашел в магазин и купил продукты, к которым уже никогда не притронется. Спектакль предстояло разыграть до конца.
Затем быстро, ошибаясь и временами теряя основную мысль, он сформулировал сообщение на Устройстве. Оно уйдет адресату, если настанет конец. Конец непременно придет. Он это чувствовал, он полностью в этом уверен, и даже желал этого. Но все его существо все-таки цеплялось за это «если» и хотело продолжать жить. Хотя теперь жить уже не для кого, а значит и незачем. У него не осталось ни причин жить, ни надежды выжить.
Возле подъезда стоит устойчивый запах дешевой краски. Обычная краска, распыленная из баллончика. Но сейчас это дыхание близкой смерти. Яркая свежая надпись на стене кричит о жизненно важной в этот исторический период времени проблеме для человечества. Но теперь это уже не его проблема, и это уже не его время. Вот если бы у него оказался в руке нож!
До боли знакомый этаж. Дверь. За ней когда-то дышала жизнь. Теперь там жизни нет.
Только бы успеть.
На полу толстый слой пыли. Любой вошедший, безусловно оставит след.
Ясно различимые отпечатки чужих ног полностью выдавали постороннего. Никто не пытался скрываться, но и мужчина не смотрел по сторонам. Теперь уже не важно. Он прошел на кухню, положил пакет с продуктами на стол.
Он знал, что в квартире он не один.
Воскресенье 20 июля, 16:43
Защитные экраны вдоль высокоскоростного полотна железной дороги лишь изредка поблескивали в местах преломления лучей заходящего летнего солнца. Невидимые, они становились заметными только так: при молниеносном движении поезда, когда вектор движения состава образовывал с падающими лучами светила определённый угол. Но незаметные человеческому глазу силовые экраны присутствовали и постоянно обеспечивали надежную защиту от случайного или намеренного попадания на железнодорожные пути человека, животного или машины.
Экспресс из столицы мчался со скоростью 450 километров в час. Мимо проносились хвойно-лиственные дубравы, поросшие густой травой холмы, мелкие речушки и обширные поля золотящиеся пшеницей, созревающей кукурузой и начинающей вязаться капустой. Кое-где на полях виднелись разноцветные комбайны, пару раз очерчивали небосвод оросительные дроны. Буйная палитра сочных красок радовала глаз, а фермерская идиллия давала ясное представление о развитии области. Сельское хозяйство процветало, и это отражалось ни в сухих сводках официальной статистики, а виделось воочию.
Экран личного Нейронного Мыслеуправляемого Устройство, или в простонародии МУНа, невесомо накладывался на вид в перспективе и немного мешал свободному созерцанию красот природы. Но к такому способу восприятия мира человечество уже привыкло за десятилетие использования устройства. Картинка с виртуального экрана передавалась непосредственно на сетчатку глаза, и оба зрительных образа обрабатывались мозгом одновременно не совмещаясь и не накладываясь. Создавалось ощущение просмотра одного зрительного ряда несущего два разных рода информации. В этот же момент информационный поток поступал в нейронные цепи в гиппокамп, где происходила фильтрация пришедших знаний и перераспределение необходимого из кратковременной в долгосрочную память. Головной мозг сотрудничал с МУНом автоматически на уровне нейронных связей. Но при желании настройки менялись, ограничивая поток поступающей и обрабатываемой информации. Естественно подобное делалось лишь в исключительных случаях. Например как сейчас, когда хотелось иметь больший угол внешнего обзора, чтобы смотреть на всю эту красоту за окном воочию, а не через человеко-нейронный интерфейс. Для этого приходилось сузить виртуальный экран МУНа в правую верхнюю часть лица. А настройки потока установить на минимальном 20-ти процентном пределе.
