Когда Жозеф закончил свой рассказ, низкое утреннее солнце уже светило в окно. Я удивился, что зимняя ночь прошла так быстро. Было прохладно и, если бы я не был так занят нашим разговором, я бы непременно подбросил в камин пару хороших поленьев.
– Жозеф, я могу поспорить, что эта история – самое невероятное и удивительное, что произошло за долгое время в наших краях. Более того, об этом надо обязательно написать рассказ, – произнёс я, запахивая куртку.
– Надо, кто ж против. Да писатель из меня, как из нашего капрала певец, – сказал Жозеф, закуривая трубку. Жозеф был другом моего отца и отличным рассказчиком, но писать не любил даже письма. Когда-то давно он был солдатом, был ранен, и не раз, но его бойкий характер ничуть не пострадал от тех бед и трудностей, что выпали ему. Он выпустил кольцо серого дыма, посмотрел немного на потолок и резко перевёл свой взгляд на меня. – Ты и напиши. Я к тому линию и веду, – он прищурился, как будто испытывал меня, не струшу ли.
– Времени нет, – я попытался оправдаться. – Много работы в газете.
– Это сейчас-то? В третий день Рождества?
– В наш век паровой тяги и телеграфа работают несмотря на праздники.
– Отступаешь, – ворчливо ответил Жозеф и отвернулся.
– Такую историю разве за неделю напишешь? Тут уйма времени нужна.
– Отступаешь, – повторил он уже настойчиво и сердито. – Ладно, зря выходит старался, душу открывал. Ты, небось, больше пяти строк и писать-то разучился, куда ж тебе. Вот был бы жив твой отец, он бы понял, он бы уважил, – Жозеф добавил к этому тяжелый вздох. Вообще, он всегда сравнивал меня с отцом. Но я не любил такие сравнения, потому что во всём я получался хуже, чем мой отец, во всём уступал ему.
– Жозеф! Я пишу сейчас статью о забастовке в одном городе, на другом конце страны. Через десять дней мне надо её сдавать, это должна быть длинная статья. Когда я допишу её, я найду, вернее, я попытаюсь найти время для этой повести.
– Обещаешь? – Жозеф слегка улыбался сквозь усы, но брови были всё еще сдвинуты, как у строгого учителя. Наверное, он думал, что я не замечаю его улыбку.
– Обещаю, что постараюсь, – ответил я уклончиво.
– Тьфу! – Жозеф не сдержался и плюнул, выражая полное отвращение к моей нерешительности. – Что нужно, чтобы с тебя не требовали эту статью?
– Всего ничего. Чтобы требования бастующих выполнили, – сказал я шутя.
– Понятно. Ладно, иди уж, потом договорим. У меня тоже, представь себе, дела.
На этом мы расстались в тот день, но мысли о той истории не выходили у меня из головы.
Я сидел за столом в редакции на втором этаже. Низкое декабрьское солнце светило в окно, будто извиняясь за дождливые и ветреные недели, за суровый мистраль и вольную трамонтану, не дававшие покоя морякам много дней подряд. Я пытался думать о том северном городе, где снег, где люди пытаются отстоять свои права в забастовках. Пытался заставить себя написать хоть строчку, но голова моя отказывалась думать обо всём этом. Вдруг дверь скрипнула, и в проёме показался кривой нос Альберта, наборщика. У него была привычка не заходить полностью, а только просовывать свой нос в щель и разговаривать с людьми через дверь. В редакции даже шутили, что когда-то дверь закрыли резко, и оттого его нос стал кривым.
– К главному. Что-то срочное по телеграфу.
Я поднялся со стула и побрёл к редактору. Обычно телеграф сулил новую работу, поэтому я не очень торопился. Но в этот раз я был не совсем прав.
– Много успел написать про бастующих? – главный стоял у своего стола. На стуле напротив сидел незнакомый мне человек.
– Ну, немало, – здесь я соврал, потому что не написал ни строчки.
– Бросай. Есть история получше. Кроме того, требования бастующих приняли; то ли в честь Рождества, то ли чтобы другие не присоединились к забастовке.
– Я очень рад, – я действительно был рад, что избавился от наскучившей мне статьи. – Я рад за них, – добавил я тише.
– Что? – главный вместе с незнакомцем повернулись ко мне, как будто не поняли о чём я.
– Я говорю: это очень хорошая новость для обездоленных, – повторил я громче.
– Пожалуй, – было видно, что тема далекого города их не интересовала уже совершенно. – Этот человек… – главный вышел из-за стола и подошёл к незнакомцу, будто оглядывая его. – Этот человек принёс мне историю, которая случилась буквально у нас на глазах. Помнишь то происшествие в трактире, в рыбацкой деревушке?
– Конечно помню, – кивнул я.
Я помнил не только эти события, которые были известны любому, кто читал газеты. Я знал всю эту историю от начала до конца, со всеми подробностями и нюансами. Эта та самая история, которую мне рассказывал Жозеф со вчерашнего вечера до сегодняшнего утра. Я бы мог пересказать её всю, хоть прямо сейчас.
– Он вот напишет текст, а ты пройдись потом по готовому, ну, поправь может быть немного, – главный перелистывал разрозненные листки на столе, исписанные неразборчивым почерком.
Я не мог поверить в то, что слышу. Что значит «по готовому»? То есть этот выскочка напишет текст, а я, тот, для кого это является профессией, должен исправлять чьи-то жалкие литературные эксперименты, делать из него писателя? Но вслух я этого не сказал.
