Все спали, когда на поле, принадлежавшем семье, появился враг.
В сорока милях от этого поля земля дрожала от взрывов. Два небольших государства воевали друг с другом не год и не два, но сейчас война почти что кончилась, обе стороны решили: ах, оставим эти глупости и снова станем людьми.
Тем не менее поздней ночью семья проснулась от знакомого воя и свиста падающей бомбы, все сели, испуганно держась друг за друга. Они услышали, как что-то тяжелое упало на их пшеничное поле.
И тишина.
Отец привстал и выговорил:
– Господи, почему же бомба не разорвалась? Прислушайтесь! Тик-тик! Вы слышите, как она тикает? Уж лучше бы она разорвала нас на миллион кусков, чем так! Тик-тик-тик!
– Ничего я не слышу. Лучше ляг и поспи, – сказала жена. – Бомбу ты сможешь поискать и завтра, тем более что она упала где-то в сторонке. Если она и взорвется, ну, может быть, картина свалится со стены.
– Нет-нет! Тогда она нас всех поубивает!
Отец набросил на себя халат и, выйдя на пшеничное поле, стал принюхиваться.
– Говорят, раскаленный металл издает сильный запах! Нам нужно отыскать ее, пока она не остыла! О боже, какое несчастье!
– Это ты о бомбе, папа? – спросил его младший сын Тони, который держал в руках электрический фонарик.
Отец покосился на фонарь.
– Это еще зачем?
– Я не хочу, чтобы ты споткнулся о бомбу.
– Да мой нос лучше, чем десять тысяч фонариков! – И прежде чем сын успел удрать, отец отобрал фонарик. – Ты слышал, как бабахнуло о землю? Наверное вырвало с корнем тысячу деревьев!
– Ну, одно дерево как раз стоит перед тобой, – сказал Тони.
Отец гневно завращал глазами.
– Ступай домой, простудишься!
– Сегодня тепло.
– Лето еще не кончилось! – подхватили другие дети, высыпав на поле.
– А ну-ка вернитесь назад! Если кому-то из нас и суждено взорваться, то пусть уж это буду я!
Дети вернулись в дом, но оставили дверь кухни открытой.
– Сейчас же закройте дверь! – рявкнул отец и принялся, энергично водя фонариком и принюхиваясь, расхаживать по полю.
Когда он вернулся, халат его был весь простеган колосками.
– Как?! Вы до сих пор не спите? – завопил он.
– О чем ты говоришь? Ты топал по полю, словно бешеный бык, и наверняка переломал всю пшеницу!
– Бешеный бык? Переломал пшеницу?
– Смотрите, – сказал Тони, указывая за дверь. – Папа протоптал на поле штук сто тропинок!
– Когда же ты наконец вырастешь и станешь писателем? – сказал отец.
Как только небо чуть посветлело, он отправился на пшеничное поле и вновь, с горящими глазами и открытым ртом, принялся отважно ходить по нему из конца в конец, иногда настораживаясь и раздвигая мягко шелестевшие на ветру колосья трясущимися руками. Где же она? Где?
Голод заставил его вернуться к полудню домой, но, схватив бутерброд, он тут же вернулся на поле. На его покрытом испариной лице отражались одновременно страх и довольство, возбуждение и разочарование. Иногда он останавливался и бормотал, обращаясь то к небу, то к полю, а то и к собственным рукам:
– Вы слышали? Бабах! Прежде снаряды даже близко не подлетали к нашим фермам! Женщина! Принеси мне супа!
– Зайди в дом, получишь! – ответила жена.
– Господи, да у меня же времени в обрез, – продолжал бормотать он. – Где же воронка? Снаряд должен был войти в землю. Лет через тридцать на него сядет муха или заберется муравей, и тогда… Нет-нет, я не могу оставлять детям подобное наследство. Поселившийся на нашем поле враг будет таиться до тех пор, пока кого-нибудь не убьет. Вы только представьте себе! Война окончится. Герои вернутся домой. Пролетят годы. И однажды герой решит вспахать поле и… И тут взорвется эта треклятая бомба!
– Ты уверен в том, что она упала именно на наше поле? – поинтересовался Тони, почесывая в затылке и пряча улыбку.
– Разве ты не видел вспышки? Трава вон как пожелтела!
Конец ознакомительного фрагмента.
