Вожак стаи отпустил мальчика
Заря начала окрашивать край небосвода в розовый цвет. Но внизу, в котловане, еще темно. Посередине молчаливое кольцо бродячих собак. Большинство из них, даже сидя, смотрит сверху вниз на мальчика, который застыл в центре круга.
Молчит стая, молчит мальчик. Лишь раздуваются звериные ноздри, вдыхая дразнящий запах свежего мяса с кровью.
За спиной мальчика тяжелая котомка, низ которой темнеет бурым пятном. Собаки голодные – хочется броситься на эту котомку, впиться клыками и урвать лакомый кусок. Но что-то держит стаю от первого броска, она не спешит: маленький человечек не помеха. Носы и уши не чуют других помех. В такие ранние часы люди спят, в этом котловане и вокруг него шум и грохот начнется много позже, когда солнце будет жарить вовсю и стая попрячется по разным щелям, которых здесь много. А сейчас она здесь хозяйка. Мальчик вот-вот сам бросит свою ношу и побежит. Тогда…
Мальчик не побежал. Он долго смотрел в глаза огромного лохматого пса и, не моргая, не спеша, уверенно, будто хозяин, пошел прямо на него.
Пса это не удивило. Он так же молча посторонился и пропустил мальчика. С ношей, аппетитно капающей свежей кровью, которая неудержимо тянула за собой чуткий нос вожака. За ним так же молча потянулась вся стая.
Мальчик не оглядывался. В тощие плечики больно впились лямки, хотелось ненадолго прижаться котомкой к бетонному столбу или обломку. Но мальчик шёл, стараясь унять дрожь в коленках.
Через какое-то время мальчик понял, что сзади никого нет. Украдкой оглянулся: да, собак не видно. Может спрятались за кучами строительного мусора, поджидают впереди?
Перешагнул через рельсы железной дороги, которая проходила у самой калитки их дома – никого! Только встречный радостный лай Арслана. Тут полились слезы. Обнял любимого Арслана и заревел. Навзрыд…
Место действия – стройплощадка нынешних микрорайонов «А» и «Б» на месте садов кишлака Дамарык под Самаркандом.
Ноша – семейная доля от свежезарезанного бычка, которой нагрузила жена дяди Барота: «Ничего, до начала дневной жары донесешь!»
Мальчик (10 лет) – это я.
До сих пор не знаю: как угадал вожака и почему он меня отпустил.
Декабрь 2021 г., Сочи
Как я впервые вкусно согрешил
Я сейчас прочитал, что в годы Великой Отечественной войны Советский Узбекистан принял более 1,5 миллиона эвакуированных людей, из них более 250 тысяч – дети. Это – не цифры, это живые люди со своим горем, живые люди, что приняли чужое горе как своё и широко раскрыли свои двери и сердца. Приезжие тоже не оставались в долгу. Моего дядю, Абиба (мы его звали дядя Алик), 1942 года рождения, усыновила и воспитала фельдшер детского дома Клавдия Поликарповна, эвакуированная из-под Ленинграда.
Я прекрасно помню бабушку Клаву. По-моему в 1972 (или годом позже?) дядя меня со своим семейством повез в г. Каттакурган, в гости к своей маме. У нее был маленький домик в две комнаты в пригороде, но всем нам места нашлось.
Дядя Абиб моему деду Мамаду тоже приходился приемным сыном. Я уже рассказывал, что он полюбил мою младшую тетю Хасият. А дед, которому парень понравился, не просто выдал за него дочь, но и усыновил, принял к себе в дом. Помню, бабушка Ханифа тоже обожала Алика, а тот за глаза, тоже любя, точно копируя её голос, пародировал:
– Ол, е, нун билан! (Ешь с хлебом!).
Надо сказать, дядя Алик, таджик по рождению, говорил только по-русски. Родная мать ещё грудным ребенком его сдала в детдом и куда-то сгинула. Зато мы все его любили. Чуть позже, когда у дяди Алика и тети Хасият начала пополняться семья новым потомством, мои родители выделили им место под строительство дома. Мы его строили всем миром.
Недалеко от домика бабушки Клавы была целая русская деревня – аккуратненькие частные белые дома со всем хозяйством. Все – эвакуированные в годы войны с запада. Один из них, имя подзабылось, но прекрасно помню большого лысого дядю с открытым улыбчивым лицом, занимался откормом свиней на мясо (в сельской глубинке Узбекистана!), а мясо продавал на рынке. Каждый раз, когда колол очередную свинью, непременно накрывал большой стол у себя в саду и приглашал всех соседей. Приходили и узбеки из соседних кишлаков. Я тоже попал на одно из таких застолий – мне было меньше 14 лет.
Первое. что бросилось в глаза в чисто подметенном тенистом дворе под виноградными лозами – огромная белая туша свиньи, как сейчас понимаю, не меньше центнера весом. Мужики заканчивали её палить, а женщины уже хлопотали вокруг длинного стола.
Застолье было славное: еще за полтора десятка лет до того, как попал в Россию, почувствовал что такое русское гостеприимство, увидел и услышал что такое неспешные застольные беседы и душевные песнопения.
Я, у меня еще маленький двоюродный братик Алишер на коленях, сидел с торца стола и мне все было хорошо видно и слышно. Главное блюдо – жарено-тушеное парное мясо. Передо мной тоже поставили огромную тарелку с целой горой мяса. Кто-то пошутил:
– Узбечонок-то ест ли свинину?
А я знай да наяривай! Даже не знал, что мне нельзя: так аппетитно пахло и во рту таяло! Конечно, не забывал кусочки поменьше подавать и братику. Больше такого вкусного мяса нигде не ел!
