Слава Богу, что в стране ещё мало кто знает, что осень в Приморье – это воплощение рая на земле. Иначе приморцам было бы невозможно подступиться к лазурным бухточкам и нежнейшим песчаным пляжам, зацелованным теплым прибоем, сказочным широколиственным лесам с бесконечным разнообразием растительности, горным речкам с прозрачной водой, вкуснее которой нет!
Сочно-зелёный август сменяет золотой приморский сентябрь. Тепло, тихо, раздольно и невыносимо красиво! В середине сентября природа разбрызгивает по сопкам ясеневый ярко-желтый кадмий, черемуховый зелёный кобальт, охру дуба и кроваво-красные потеки кленовых листьев. Это сочное полотно из ярких мазков просуществует недели две, а потом художник уйдёт. Все кисти сбросит в одну емкость, перемешает краски и покроет всё сначала в кукурузный, потом горчичный, а затем в цвет потрепанного хаки. Только долины горных речек выделит темно-зелеными полосами пирующего леса.
Не будет исключением и пока ещё цветастая долина Синтухе – горной речки, рождающейся в болотистом плато на границе с Китаем. Собрав воду с бесконечных голубичных полей, плотно укутанных густым туманом и перепаханных клыками диких кабанов, она спускается мимо двух горных кряжей, извилистой ниткой. Затем прорывается в большую лощину, вбирает в себя прозрачные ручейки с соседних склонов и широкой лентой мечется от одного края долины к другому, стремясь продлить своё существование на этом солнечном безлесном участке, покрытым луговыми цветами. Через пару километров ниже река уходит в заросли смешанного широколистного леса. И её уже не рассмотреть с серпантина дороги, пробитой среди высоких сопок.
Летние тайфуны каждый год меняют около речной пейзаж. То на берегу появляется язык золотистого песка, то монументальное почти Церителевское произведение в виде нагромождения из вывернутых с корнями деревьев. То омут, то новый перекат. А порой река встаёт на дыбы и прорывается туда, где ни по каким законам природы ей протекать просто невозможно! И появляется новое русло. Старое превращается в спокойную старицу с лягушками и рыбьей плескотней.
Людмила вышла на такое продолговатое озеро, по краям поросшее густым кустарником и высокой травой, когда пошла к светлому проёму в береговых зарослях, чтобы набрать листьев иван-чая. На галечной отмели у речки мужики разводили костер, приняли по стопочке и громко обсуждали меню предстоящего ужина. Смешные люди. На второй день сплава осталась только картошка, макароны, растительное масло и четыре банки тушёнки. Конечно, надо варить картоху. Во-первых рюкзак полегчает, во-вторых её готовить дольше. Утром можно сэкономить время. А вечером под песенки и байки картошечка разварится почти до пюре.
Людмила пробралась через валежник и кусты, вышла на поляну и зажмурилась от яркого закатного солнца, которое било из-за сопки прямо в лицо. На взгорке краснели макушки иван-чая. Надо же, интуиция не подвела. Иван-чай растет обычно на пепелищах. А здесь, судя по всему, в прошлом году прошел пал. Нарвав пакет листьев, пошла обратно. Какая странная ситуация. Три мужика предложили ей сходить на сплав. Любая бы нормальная женщина ответила отказом. А она с радостью согласилась. Неужели из-за этого очкарика Андрея? Он приехал по распределению в поселковую ЦРБ после окончания Владивостокского меда. Немного молчаливый, но статный, красивый парень. Хирург. Густой, длинный, темно-русый волос. Лицо с правильными чертами. Умный взгляд. Правда, сам он немного непрактичный. Смешно, но на сплав оделся как на вечеринку. Людмила чувствовала, что Андрей Дмитриевич тоже проявляет интерес к ней. Несколько раз заглядывал в кабинет, приводил больных на консультацию.
Двое других членов команды – тоже доктора. Сергей Иванович – педиатр, Алексей Петрович – терапевт. Сергей совсем недавно развелся, а Петрович женат. Только жена с детьми пока живет во Владивостоке. Всё не решается переезжать в село. Выходит, все свободные или почти свободные… Сергей уже давно стоил глазки. Сильный, с хозяйственной хваткой. У него большой огород и дом на земле. Но этот деревенский простоватый парень был ей мало интересен. Петрович был заводным и веселым человеком, но слишком ветренным и несерьёзным. Ему бы кутить да мутить. Надолго его не хватит. Таких Люда называет «бенгалами». И не в смысле надежности и выносливости бенгальских слонов, а в смысле яркого, но недолговечного бенгальского огонька. Если бы не Андрей, она бы сидела сейчас в своей уютной квартирке на втором этаже панельного дома в центре поселка.
А так уже второй день они плывут на большом резиновом плоту с непонятным названием ПСН-10. Людмиле он напоминает большой мягкий диван, по краям которого надуты бочкообразные борта. Петрович расшифровывал название так: «плот самый надёжный – десятиместный». Плот продирался по этой никому не ведомой речушке, петляющей мимо сопок вдоль советско-китайской границы в сторону озера Ханки. Всё как-то необычно. Людмила – горожанка. Сначала жила в Находке, а потом во Владивостоке. Была умницей, красавицей. Легко поступила и хорошо закончила мединститут. Занималась спортом. Прошла специализацию по эндокринологии. Получила работу, квартиру. То есть, стояла на своих красивых длинных ногах твердо и уверенно. Но теперь эти самые ноги несут её к парню, по имени Андрей. И ничего с этим не поделаешь.
