Шел 1925 год…
Во дворе богатого деревянного дома стояли розвальни. Резво сбежав по ступеням, к ним приближалась невысокого роста молодая, хрупкая девушка с «пышными формами». Из-под темненького платка, повязанного аккуратно на шее, спускалась густая, плотная, длинная, почти черная, с легким отливом шоколада, коса, которая придавала девушке еще большей хрупкости. Она была одета в длинную, темно-синюю, немного пышную крестьянскую юбку, и почти такого же цвета рубашку с расширяющейся к низу баской, которая выглядывала из-под коротенького тулупчика. Несмотря на то, что на улице лютовала зима, девушка была легко одета. За нею, широкими шагами, ступал мужчина. Высокий, светловолосый с крупными чертами лица и густой бородой. Почти военная выправка, прикрытая длинным тулупом, накинутым на плечи, придавала ему сдержанности. Девушка шла статным уверенным шагом, что-то мило (с улыбкой на лице), но требовательно приговаривая мужу. Это был побег. Народ их торопил и они тревожно, но резво мчались в новую жизнь. Будучи уже как два часа венчаными мужем и женой.
1988 год… Я помню, как сейчас, эту темную ночь. За окном полыхало зарево пожара. Меня, маленькую девочку, нежно гладили теплые руки по волосам, пытаясь успокоить страх. Я до сих пор помню, каждой клеточкой, ужас, который накрывал меня. Мне казалось, что языки пламени дотягиваются и вот-вот схватят своими раскаленными щупальцами. И только нежные руки, и мягкий голос смогли убедить меня в том, что опасность далеко. Голос, который я слышала в редкие (почти исключительные) моменты. Да именно так… Но он вселил в меня искреннюю веру в то, что все будет хорошо.
Пышнотелая, но при этом маленькая и статная, бабушка моей мамы почти никогда не разговаривала. Она молча занималась работой по хозяйству и покорно нянчилась со всеми малышами (внуками своей единственной дочки). Я всегда ее видела при деле, всегда в окружении разновозрастных малышей и при этом всегда покорной, ласковой и доброй. Помню, как в ее руках красивые разноцветные ленточки (ранее бывших чьим-то платьицем, или еще чем-то), превращались в полотно. А сочные вышитые узоры храмов и цветов, созданных ею на белоснежном кусочке льна, мое воображение превращало в сказку. Мне все это казалось каким-то волшебством. Чем-то невозможно красивым и удивительным. Я любила приходить к ней в дом и тихо (почти не дыша) наблюдать за тем, как создаются эти чудеса. Однажды она протянула мне деревянную лодочку (почему-то я так назвала уток), и стала умело моими руками его перемещать, пока не появился первый результат «волшебства». Детское счастье заставляло биться мое сердце, а результат работы радовал и забавлял. И хотя мне было уже 12 лет, я визжала от восторга. А она спокойно и нежно смотрела на меня, улыбаясь только уголками губ. Да… Улыбаясь губами, ее глаза всегда были грустны и печаль рисовалась на добром лице. Боль, которую она несла через десятилетия, нельзя было заглушить ничем. Став рано вдовой и потеряв сына (в возрасте 5-6 лет), она всю себя посвятила единственной дочери и служению Богу.
