Жил-был зубр, нахальным повесою был,
Многих самок покрывший за годы.
Самым грозным самцом в заповеднике слыл,
И плодил он опору породу.
Но решили учёные (им же видней),
Что негодным уж будет потомство.
И чтоб в род не закралось уродство,
Удалили его поскорей,
Поместили изгоем в загон одиночный,
И грустил он пустыми ночами,
Так как зубры по сну не похожие с нами:
Они спят лишь минуты под сводом молочным.
А жила там ещё необычная самка,
Грациозной и статной для зубра была,
Но с годами глаза её кутала мгла,
И ослепла она, ставши хуже подранка.
Обижать её стали сородичи те,
Что до этого радостно с ней уживались.
И, чтоб далее, глупые, не издевались,
Отвели её к дальней вольерной черте.
Подселили её к одинокому зубру.
Мол, своё доживайте, хватило с вас уж.
Самка ведь – не жена, а самец – уж не муж,
Так что меряйте жизнь от утра и до утра.
Но ждало удивленье зоологов этих,
Когда самка зачла и родила весной
Дочку-зуброчку той красоты неземной,
Что рождается редко и трудно на свете.
Ныне здравствуют зубры и, лёжа в тени,
Мыслят думы свои, прикрывая глазёнки.
А старуха в душе ощущает девчонку
