Андрей
Дай
Воробей
т.2
роман
Леса,
перелески, залитые солнцем поляны. Изредка – сосновые многоколонные храмы. Еще
реже – болотца и заросшие тальником низины. Нарядные, пряничные, домики пригородных
столичных дач, быстро поменялись на серые, битые жизнью, жилые крестьянские
строения.
И
заборы. Везде и всюду. Моя страна – это лабиринт из заборов: от монументальных,
с каменными столбами и кованными, вычурными решетками, до покосившихся плетней,
увитых сорным вьюнком.
И
крыши. Дранка или даже дорогая кровельная жесть у тех, что ближе к чугунке. И солома
у стыдливо прячущихся там, в глубине России. Подальше от пристальных, праздных
взглядов господ, путешествующих в синих вагонах первым классом.
И стук
колес на стыках рельс какой-то неправильный. Не тот ту-дум-ту-дум, привычный по
старой жизни в далеком будущем. Нет. Дзанг-дзанг, как барабан, без пауз – вот
как это звучит здесь, в последней четверти девятнадцатого века.
Копоть
и пыль. Лето. Жара. Окна подняты, и забияка ветер нет-нет, да и забросит в купе
клок сизого, пахнущего баней, березового дыма. Россия. Родина. До боли своя, но
все-таки немного чужая. Незнакомая. Ветхая страна входящая в последнюю четверть
девятнадцатого века. Трогательная в своей патриархальности, но гордая знаменами
побед и блеском золотых погон, крестьянски убогая, простая и честная. Ничего не
делающая на половину. Если верить, то истово. Если строить, то с золочеными
куполами. Если за державу, то последний рубль на бочку…
После
претендующих на роскошь балов столицы, после суетливых коридоров присутственных
мест, блистающих лаком на деревянных панелях кабинетов их превосходительств, и
даже высокопревосходительств. После змеиных шепотков в кулуарах, и матерной
ругани курительных салонов дворцов. После сырого, продуваемого всеми ветрами,
но душного города. Простор и легкость на сердце. И восторг от любования. И
легкая грусть осознания правды жизни: вот она, настоящая страна. Не там, за
спиной. Здесь.
Боль в
сердце, от знания: это все не на долго. Всего-то через три или четыре десятилетия
все это лопнет. Изменится. Измажется кровью – из вен, с транспарантов, листовок
и флагов. Изгадится ложью в угоду кучке предателей, самим себе не верящим.
Ложатся
на бумагу строки, легко и быстро – руки сами выводят нужные буквы – имена и
фамилии. Тех, кто в ответе за будущие преступления. Места рождения и жительства
грядущих палачей и изуверов. Еще и еще. Вожди и лидеры. Исполнители. Идейные
вдохновители и твари, которым просто будет нравиться убивать. Строка за
строкой.
§6.1. Патриархальный июнь
Далеко
не каждого графа, приезжающего железной дорогой в Москву, на вокзале встречают
оркестром. Красных ковров и букетов от восторженной публики я, правда, не удостоился.
Но и того было довольно.
Что-то
неопределенное яростно наяривающий оркестр из числа московского гарнизона,
трепещущие на ветру флаги империи, чиновник канцелярии самого
генерал-губернатора, князя Долгорукого, и десяток репортеров с блокнотами и
даже магниевыми вспышками фотоаппаратов. Тем более что и чин встречающего был
достаточно высок – статский советник – и сам по себе он был достаточно
известной личностью. Что еще нужно, чтоб столичный министр остался доволен?
Господин
Родиславский, из тех государственных служащих, кто занимался вовсе не тем
делом, к которому у того лежала душа. Владимир Иванович – драматург не из
последних. Постоянный член Общества Русской словесности, вместе с так же
небезызвестным господином Островским участвовал в организации и пребывает
секретарем Общества русских драматических писателей и оперных композиторов. А
еще подготовил доклад «О необходимости определить в нашем законодательстве
гражданскую ответственность за самовольное представление драматического
произведения» для первого съезда русских юристов, который в ближайшие дни
должен был начать работать в Первопрестольной. И ради которого, в том числе, я
и решил на некоторое время задержаться в Москве.
А не
ради встречи на балу с королем Швеции и Норвегии, Оскаром Вторым, как многие
могли бы подумать.
- Ах,
ваше высокопревосходительство! Бардак. Натуральнейший бардак и калейдоскоп, -
жаловался статский советник по дороге к дому губернатора на Тверской. Пусть
встретили меня далеко не так, как следовало бы приветствовать первого министра
империи, но хотя бы поселили в особняке генерал-губернатора, князя Владимира Андреевича
Долгорукого. Общеизвестно, что тот отличался довольно либеральных взглядов на
взаимоотношения сословий, но не до такой степени, чтоб принимать у себя
безродную, никому не известную дворняжку.
-
Полнейший кавардак, - продолжал описывать творившееся в чиновничьей среде Москвы.
– Бернадот этот натуральнейше, как снег на голову…
-
Никогда не было, и вот опять, - ввернул я.
-
Истинно так, - ваше высокопревосходительство. – Истинно так. И ладно бы хоть кто-нито
из Ганноверов. А то, стыдно сказать – Бернадот, а устроили из того порося в
посудной лавке. Сами из галльских адвокатишек, а гонору, как у ясновельможных
панов.
- Да,
- выговорил я, обозначая легкий интерес. – Уж.
