1
Ранний вечер поздней осени. Город зажигает ночные огни. Вспыхивают и гаснут разноцветные рекламные витрины. Их вспышки ярко высвечивают корявые ветви уже безлистных деревьев, и те бросают уродливые тени на тротуары. Вспышки отражаются бликами в лужицах грязной воды, проникают внезапно в салоны мчащихся автомобилей. Горожане, кто-то готовится к вечернему бурному веселью, а кто-то спешит домой, в семью, отдыхать.
У перекрёстка Парковой и Ямщицкой Иван Драгин перестроился в левый ряд и включил левый поворот. Секунд через десять-пятнадцать зажёгся зелёный сигнал светофора. Дождавшись, когда две передние машины покатили через перекрёсток, также налево, он, совершенно не опасаясь (ведь две машины уже проехали!), тронулся вслед за ними.
Иван не мог знать, что семнадцатилетний мажорик на белом лексусе по перпендикулярной правой полосе, везёт пару тёлок и другана в ночной клуб. И ему, мажорику, наплевать на светофоры, ремни безопасности и стоп-линии. Ведь справа сидит этакая классная «коровка», с уже созревшими грудишками и вся из себя расфуфыренная. Травя «коровке» какую-то смешную глупость, мажорик заметил красный сигнал только в последний момент. Он не успел дать по тормозам. На всей скорости лексус вписался в левую переднюю дверь лады-калины, которая начала делать левый поворот.
Лексус, наткнувшись на препятствие, отбросил ладу-калину, встал вертикально на передок, упал на крышу. Сила инерции потащила его, вращая, колёсами вверх, через перекрёсток. Мажорик вместе с «коровкой» по инерции вылетели вперёд, пробив ветровое стекло и тела их были размазаны упавшим автомобилем. Вторая тёлка с друганом, сидевшие на заднем сиденье, изрядно поломанные, но чудом выжившие, оставались в машине. Друган был без сознания. Пронзительный и страшный визг девушки слышали все, кто находился в этот момент возле перекрёстка – люди в автомобилях и прохожие на тротуарах.
От удара ладу-калину закрутило волчком. Обломки двери, вся левая часть капота и стекла обрушились на Ивана. Подушка безопасности сработала, но это помогло ему не много.
Боль во всём телеееее!!! Тьмммааа… Бесчувствие …
К счастью, машина Ивана Драгина не перевернулась на крышу. Она сделала несколько оборотов, несясь вдоль дороги и разбрасывая вокруг оторванные колёса и детали, которые травмировали пешеходов на тротуарах.
Из бесчувствия Иван выходил медленно. Тьма сделалась серой и какой-то дымчатой, постепенно светлеющей. Он как будто выдирался из некоей щели, которая держала его за руки и ноги. У него было ощущение, что вот, он выдирает руки из длинных перчаток, а ноги из каких-то тесных ботфорт. Тело же освободилось из щели относительно легко.
Он увидел сверху разбитый автомобиль и своё бесформенное окровавленное тело, зажатое между мятым железом двери, капота и креслом. Он не то, чтобы видел, ведь глаз у него уже не было. Он (или его сознание?) каким-то образом просто чувствовал окружающее пространство и всё, что присутствовало и происходило вокруг: два разбитых автомобиля; машины, стоящие у перекрёстка; столпившихся на тротуарах людей; острые разноцветные блики рекламных витрин, назойливо мельтешащие и равнодушные к трагедии.
Приехали две полицейские машины с синими мигалками на крышах и бус с надписью: «Медицина катастроф». Двое рослых парней в униформе с той же надписью на спине подбежали к его машине. Один начал резать смятый металл специальной машинкой с абразивным крутящимся кругом. Другой помогал ему, захватывая большими щипцами куски отрезанного железа, отдирал и отбрасывал их в сторону. Сознание Ивана (или душа?) вдруг с ужасом поняло:
– «Да ведь это я умер! А как же Лена, дети? Как же мама переживёт?»
После этой мысли он вдруг опять почувствовал невероятную боль, и ощущение зажатости в тесной щели. Панорама перекрёстка исчезла. Остались только боль и страх. Парни работали. Вибрация от крутящегося абразивного круга передавалась в кости и ещё больше усиливала страдания Ивана.
– Он живой! – выкрикнул один из парней. – Он дышит и веки дрожат. Давайте носилки!
Отрезали и отбросили последнюю железяку, зажимавшую Ивана, бывшую раньше левой дверью. Когда его вытаскивали и укладывали на носилки, каждое движение санитаров вызывало перемещение сломанных костей, что причиняло страдание, и от этого он снова вышел из тела. Сразу стало легко и покойно. Он видел, как носилки с его телом вкатили на роликах в фургончик скорой помощи.
– «А может быть не надо … ТУДА опять? ЗДЕСЬ так легко, просторно и светло! Но, Лена одна останется с двумя … Как они выживут? Мать не переживёт … Мало, что отца похоронили, ещё и меня придётся… А Тетёркин всю мою работу по-своему повернёт, а он ведь не прав … Все мои потуги прахом пойдут …, если я … Нет, надо выжить!»
Вдруг мгновенно возникло воспоминание, как вспышка прожектора. Дед-фронтовик рассказывал ему, мальцу, как ходили врукопашку на немецкие траншеи:
– ППШ за спиной приторочен, а в руках сапёрная лопатка и финка. Первый раз было страшно. «Волю в кулак и не боись! – так командовал комроты молодым бойцам – режь фрица в его логове!»
Дед умер – далеко за девяносто ему было … а как приболеет, так сожмёт кулачёк свой старческий: «Волю в кулак, Ванька, поживём ещё!». До самой смерти трудился дед, то столярничал, то в огороде копался.
