Вольф Мессинг научил меня предсказывать прошлое
Хотим мы этого или нет, но судьба предопределена каждому от рождения. Его величество случай в 1966 году привел меня в психиатрическую больницу. Почему я попал на свою первую практику именно сюда, одному богу известно. Но так получилось, что меня распределили в психбольницу.
Не каждому взрослому человеку удается побороть в себе страх перед ежедневной опасностью быть избитым невменяемым пациентом, да и разговаривать с душевнобольным человеком весьма непросто. А мне в то время было всего 16 лет. И я тоже на первых порах боялся больных, не знал, о чем с ними можно говорить, а какие темы запрещены для обсуждения.
В диспансере моим наставником стала известный в городе психоневролог Полина Рубеновна Оганезова. Учила она сотрудников главному – умению говорить с больными, скрывать свои эмоции и управлять потерявшими разум людьми. Последнее мне казалось делом немыслимым, но через год я уже спокойно входил в палату к особо опасным больным.
Там же в диспансере я впервые услышал о гипнозе и увидел, как молодая врач Вера Лунина, усыпляя больных, внушала им полезные мысли, снимала страх, депрессию…
После сеансов гипноза мы много говорили с ней о тайнах мозга, о внушении, и однажды она вручила мне очень редкую в то время книгу о гипнозе. Это была монография какого-то немецкого автора. Читать ее было сложно, но из этой книги я узнал главное, что гипнотизером может стать практически любой человек. Причем, для того чтобы научиться усыплять больных, не нужно иметь специального образования, а достаточно овладеть техникой гипноза.
В январе 1969 г. в Евпаторию на гастроли приехал Вольф Мессинг. Его выступление в городском театре я не мог пропустить и во время сеанса вызвался ассистировать легендарному артисту. После представления любопытного ассистента Вольф Григорьевич пригласил в гримерку, где я признался, что хотел бы стать гипнотизером.
По-русски Вольф Мессинг говорил неважно, но я ловил каждое слово великого гипнотизера. Мы говорили о тайнах гипноза, телепатии и внушении наяву, а когда пришло время прощаться, Вольф Мессинг на фирменном бланке оставил автограф и сказал, что я стану известным человеком, после того, как брошу медицину.
– Ты будешь писателем, – сказал Вольф Мессинг. Он, не мигая, смотрел мне в глаза и говорил громко, как на сцене во время сеанса гипноза. – Ты напишешь много книг. И в одной из них расскажешь о нашей встрече. А потом, когда я уйду из этого мира, в твоих книгах появится ученик Вольфа Мессинга. В книге он повторит мои опыты, но он не будет Мессингом!
– И кем же он будет? – тихо спросил я.
– Не знаю. Он сам расскажет тебе о своей жизни, если вы когда-нибудь встретитесь.
Признаюсь сразу, что в это предсказание в шестьдесят девятом году я не поверил.
Но Вольф Мессинг знал о моем будущем намного больше, чем я мог предположить.
Через двадцать лет я оставил медицину и стал сочинять детективы, главными героями в которых стали врачи-психиатры. Книги эти в начале девяностых годов прошлого столетия выходили стотысячными тиражами. Из издательства мне приносили пачки писем, в которых читатели рассказывали свои истории и делились впечатлением о прочитанном. Были в этих письмах и рассказы о Вольфе Мессинге, о его сбывшихся предсказаниях. А потом в моей книге появился ОН – ученик Вольфа Мессинга Маркус Крыми.
Я брожу по замерзшему пляжу, оставлял на снегу следы своих ботинок, и пытаюсь найти первую строчку для этой главы. Но в голову лезут обкатанные временем штампы: «40 лет назад я впервые переступил порог Евпаторийского литературного объединения». Звучит красиво, круглая дата, но, по сути, это вранье, потому что я не помню, сколько мне было лет, когда впервые я написал некий художественный текст, который требовал обсуждения в кругу таких же, как я, жаждущих стать великими властителями человеческих дум. И еще одно вранье в первой же строчке: евпаторийское ЛИТО никогда не имело своего помещения, а значит, я не мог переступить «порог Евпаторийского литературного объединения сорок лет назад».
С газетным штампом ничего не вышло. Но надо ж с чего-то начать. Может быть, так: «Время было советское. Партия и правительство проявляли неустанную заботу о творческой интеллигенции». Вроде бы все на месте, и слова правильные, и акценты сделаны верно. Партия на первом месте, правительство чуть ниже, но вранье сапожным гвоздем вылезает и из этой фразы. Не было в нашем ЛИТО интеллигенции. Слесарей помню, работяг с завода видел, худосочных девиц с затуманенным взором, морем, луной и сердечком, которое то ли билось, то ли стучало в школьной тетрадке, и я, собственной персоной, «интеллигент в третьем поколении» – санитар городской психиатрической больницы, сын портного и домохозяйки. Наглый и самоуверенный, не имеющий никакого понятия о литературном труде, но желающий сообщить миру нечто важное о своей жизни.
