Она очнулась от влажного холода. Веки были тяжелыми-тяжелыми, будто шляпки маслят набухшие после осеннего дождя. С трудом приоткрыв один глаз, она ничего, кроме зелёных полос не увидела. Не сумев пробиться через помеху, он снова закрылся.
Медленно, словно после долгого сна, в голове родилась короткая мысль, требующая подробного ответа. Где я? Что со мной? Но, не успев закрепиться в сознании, она куда-то улетучилась. Её место заняла тупая, тяжелая, боль в затылке. Откуда она взялась и какова её природа, знать хотелось не меньше.
Веки, живущие как бы самостоятельно, предприняли новую попытку взглянуть на белый свет, но опять безуспешно. Что – то им мешало и вместо привычной картины мира, предъявляла непонятную, ту же самую зелень для зрительного восприятия. Она сделала попытку повернуть голову в другую сторону, но боль оказалась проворнее. Ударила в затылок с такой силой, что сознание вновь стыдливо спряталось за пелену мрака.
Сколько прошло времени, когда она снова приподняла шляпки маслят, разум не определил. Но, на всякий случай, тут же напомнил вопрос, оставшийся без ответа в предыдущей попытке осознания мира. Где я? Что со мной? Ответа не находилось. Оказавшись без контроля со стороны сознания, память, в момент обленившись, отказывалась работать.
Зато тело заголосило в полный голос, не согласное с нестерпимым, пронизывающим до самых костей холодом. Зрение не возвращалось, хотя, кроме зеленых полос, перед очами появились какие-то желто-розовые тени. Они, то наплывали на зелень, то убегали в сторону. Как будто кто-то посторонний размахивал перед лицом куском цветной материи. Во рту явственно чувствовался вкус мокрой земли или, что вероятнее, ила. С опозданием, наконец, пробудился слух и сразу послышался плеск воды, шелест камыша, птичий щебет и монотонный комариный зуд.
Медленно, с огромным трудом, подвигала сначала руками, потом ногами. Радостно отметила, что конечности, хоть и с задержкой, но команды выполняют. И тут же, как молнией пронзило: я ведь по грудь лежу в воде! Десницей (десница – правая рука) провела по лицу и стащила с него приличный пук водорослей. И сразу узрела голубое, безоблачное, толи утреннее, толи закатное небо. Осмотрелась: вокруг высокий, жирно-зеленый камыш. Она, почти по шею, лежит в прозрачной, прохладной воде. Голова покоилась на мшистой кочке-отмели. До песчаного, поросшего невысокой ракитой берега, локтей (локоть – 35,6см) пятнадцать-двадцать.
Неспешно, чтобы не колыхнуть таившуюся в затылке боль, встала на ноги и побрела к берегу. Благо воды – чуть выше колена. До овальной, песчаной проплешины – почти рядом, всего несколько шагов. Холодный, береговой песок принял мало послушное, окоченевшее тело.
Солнце стояло низкое и через ракитник на песок не пробивалось. Значит ещё утро, решила она. Будь это вечер, песок бы за день прогрелся, и остыть не успел. Ум, без всякой команды, привычно сориентировался по сторонам света. На душе потеплело. Первый шаг сделан. Мозг проснулся!
Голова кружилась, волнами накатывалась тошнота. Попытка сесть, вызвала мощный приступ рвоты. Вернее не самой рвоты, а её позывов. Желудок был пуст, и изо рта текла горькая, жиденькая слюна. Когда спазмы улеглись, вымыла лицо и сделала несколько глотков стоялой воды. Стало немного легче. Тело трясло мелкой дрожью и просило живительного, солнечного тепла. Сидя, с трудом сохраняя равновесие, стащила с себя всю мокрую одежду. Не обращая внимания на полную наготу и мгновенно облепивших голое тело комаров, поползла к маленькому пяточку песка, куда через прореху в кустах, заглядывало солнце. Взгляд упал на шуйцу (шуйца – левая рука). На безымянном персте (перст – палец) одет массивный серебряный перстень с тремя черными, сверкающими камнями. В голове что – то щелкнуло, и память выбросила из своих закромов сотни имен, тысячи событий и огромную кучу крупных и мелких подробностей. Сознание помутилось от такого обилия узнаваний прошлой жизни. Застучало в висках и потемнело в очах.
Но это уже было не очень важно. Организм запел песнь жизни: – Я ЖИВА! Я ЖИВУ!
