У Людки случилась беременность. Внепапочная. И это в шестнадцать.
– От кого ребенок? – орал отец.
– Людочка, как же так, как же так, как же так, – как заведенная повторяла мать.
Людка завывала, размазывая по лицу слезы вперемешку с соплями. Она бы и рада сказать, но сама не знала, кто… Витька… Пашка, может, Ахмед. Все были под подозрением.
– Я этого… этого…, – отец никак не мог подобрать нужное слово, – да я его голыми руками. Надо же, девчонку…
В комнате пахло валокардином, нафталином и отчаянием.
С самого утра мать потащила Людку в консультацию аж в районный центр. Сначала нужно было дойти до железнодорожной станции три километра через лес, а потом еще три часа пилить на электричке.
Вышли едва солнце затеплило горизонт.
Людка была бледная, шла медленно, едва переставляя ноги.
– Шевелись, – цедила мать, – на электричку опоздаем.
– Не могу, – ныла Людка.
– Ноги раздвигать могла, не может она, – зло бросила Татьяна Ильинична.
Солнце быстро поднялось, стало жарко. Людка замедлилась еще сильнее.
– Не могу, – тяжело дыша, она с размаху села под ближайшее дерево.
Мать молча протянула воды. Людка пила жадно, струйка текла по подбородку и длинной белой шее, на которой беззащитно билась жилка. Татьяна Ильинична сглотнула:
– Горе ты мое, – запричитала она, – что ж теперя-то.
Людка зло зыркнула исподлобья. С трудом поднялась:
– Не ной, пошли уже.
На электричку едва не опоздали, запрыгнули в последний вагон.
Мест не было, дачники ехали с огородов с огромными рюкзаками и с сумками, полными урожая.
Людка подошла вплотную к одному из сидевших мужчин:
– Уступите место, мне плохо.
– Еще чего, – хохотнул мужик, – постоишь, не развалисся.
– Я щас вырву, – Людка нависла над мужиком и держась одной рукой за поручень, закрыла ладонью рот.
Мужика как ветром сдуло, убежал куда-то в соседний вагон.
Людка с облегчением плюхнулась на освободившееся место.
– Садись, давай, – обратилась она к матери, подвигаясь.
Мужик был плотный, Людка легко помещалась с худенькой матерью.
– Осподи, стыд-то какой, – завела шарманку Татьяна Ильинична.
– Заткнись, или стоя поедешь, – отрезала Людка.
– Люди же смотрят, – шепнула мать.
– Кто смотрит? – Людка обвела глазами скамейку напротив, все отвели взгляд. – Ну, вот, никто, не смотрит, – удовлетворенно ответила она.
Ехали молча. Людка безучастно смотрела в окно, на мелькавшие леса, поля, жалкие домишки и мечтала о другой жизни. Вот если бы Петя, Стасик, да хотя бы Ахмед забрал ее с собой. Но все пользовались Людкиными услугами, а забирать никто не спешил.
Рядом с их деревушкой стояла часть. Вот Людка и повадилась с подружкой крутиться вокруг в поисках лучшей жизни. Истосковавшиеся по женской ласке солдатики угощали сигаретами, изредка выпивкой, обещали жениться, а потом срок службы заканчивался, Васи-Пети-Жени уезжали, а Людка оставалась.
За грустными мыслями доехали до конечной.
– Какой автобус до консультации идет, а, женщина? – приставала к прохожим мать. – Не знаете, да? Жаль. Мужчина, мужчина, какой автобус…
Людка стояла в стороне и делала вид, что она не с этой женщиной. Она стыдилась мать, ее поношенной одежды, потрепанной сумки, неизменного платочка на седых волосах. «А ведь она не старая, еще пятидесяти нет», – с удивлением подумала Людка, словно впервые увидев мать со стороны.
Наконец, Татьяна Ильинична узнала номер автобуса и заорала:
– Людка, иди сюда.
Людка поморщилась, нехотя поплелась.
