Я смотрю сверху вниз, как врачи отчаянно сражаются за жизнь крошечного тела и испытываю противоречивые чувства. Часть меня ликует и радуется и хочет свободы, и неведомый тихий голос зовет окунуться в новое и неизведанное приключение, уговаривает не боятся, щедро дарит обещания, говорит, что я не пожалею. Но я не решаюсь сделать этот роковой шаг. Мне кажется, если я ещё хоть на долю секунды протяну с вытягиванием жребия, то и принимать участие в этой авантюре уже не будет надобности. Мне нужно еще время. Для чего? Пожалуй, это не просто объяснить, слишком сложно даются прыжки в бездну и, иногда, нужно взять таймаут, чтобы осознать себя. А кто Я? От попытки осмыслить свое существование, становится жутко. Сотни жизней мелькают передо мной, как отдельные фрагменты, но ни одна из них не отражает мою сущность.
Возможности постижения Сути Бытия бесконечны: одна из них начинается с вопроса, что я чувствую? Не существует ни в одном языке таких слов, чтобы описать это состояние. Бесконечная боль одиночества, умноженная на вселенское счастье от созерцания Великой Красоты, Подлинной Свободы и Божественного Совершенства. Это невозможно всецело познать, находясь в земном теле. Хотелось бы назвать это ощущение словами «знание» или «осознание», они более точно отражают суть того состояния, в котором я нахожусь сейчас. Мне легко и грустно, безумно одиноко, но радостно от постижения свободы выбора. Каждое существо имеет на него божественное право, но только единицы, по-настоящему, пользуются этим даром. Невесомость и ясность, единение с каждой сущностью и некая отрешенность. Словно веками мною делались попытки летать, но были сломаны крылья. Только крылья мне не нужны, я могу передвигаться когда хочу и куда хочу, я – всего лишь сгусток энергии. Но что я делаю в этом моменте времени? Почему именно здесь, в этом месте сейчас? Что за неведомая сила привела меня в эту операционную?
Сегодня в больнице большой переполох, умирает девочка, совсем еще младенец, на вид, около двух месяцев от роду, от остановки сердца. Причина тому – плановая вакцинация. Сразу же после введения препаратов, ребенок начал задыхаться, аллергическая реакция проходила быстротечно и и внезапно, сбив с толку медиков. Анафилактический шок вызвал остановку сердца, и, может быть, этому ребенку и удалось бы умереть так, что никто не успел бы и глазом моргнуть, но в этот день дежурил Максимов Петр Семеныч, в рабочую смену которого, еще никто не отправлялся на тот свет.
“Вряд ли девочка выживет”, – подумал молодой врач, ассестировавший Максимову, – “хоть и говорят, что Петр Семеныч творит чудеса, но уж точно не в этот раз.”
Он виновато посмотрел на лежащего на столе ребенка, на коллег, но когда его взгляд упал на старого хирурга, ассистент словно увидел мастера хирургии в другом свете. Ему показалось, что Петр Семеныч на самом деле, в этот момент, не тот добрый и отзывчивый наставник, каким он его всегда видит, а какое-то совершенно другое существо, древнее, буквально пахнущее вековой мудростью. Он мог бы поклясться, что даже на миг увидел от доктора исходящее свечение,
– Петров, не спи! – Развеял все наваждения строгий и громкий голос.
– Мы ее не сможем спасти… – Еле тихо сказал Петров.
– Спасем-спасем! – Пробормотал Петр Семеныч, уверенно производя реанимационные процедуры. – Работаем, не болтаем!
Петра Семеныча в больнице очень любили и уважали. Молодые врачи все, как один, мечтали стать такими же опытными и знающими хирургами. Рядом с этим человеком все словно преображались, становясь лучше, добрее, трудолюбивее.
– Сколько лет он уже трудится в этой больнице? – спрашивали интерны после первого знакомства со столь неординарной личностью.
Но никто даже, казалось, и не помнил, как долго Максимов работал в этом месте, про таких как раз и говорят «врач от бога». Медсестры находили пожилого доктора довольно еще привлекательным мужчиной и часто вздыхали о нем в сестринской, придумывая за чашечкой чая разные объяснения тому, почему никто так и не смог покорить его сердце, а одна молодая смелая лаборантка в прошлом году даже писала, по-детски трогательные, записки и, несколько раз, подкладывала ему в карман халата, думая, что никто не видит. Но Петр Семеныч, казалось, был обвенчан со своей работой. Он всегда брал все свободные смены, лишние дежурства, частенько заменял врачей, если кто-то отсутствовал. Коллеги недоумевали, почему он до сих пор не стал главным врачом, и даже отказался от, неоднократно предлагаемой ему, должности заведующего хирургическим отделением. Этому добряку, вроде как, оно и не нужно было. По-крайней мере, никто не замечал его стремлений занять главный больничный трон.
Не только персонал всего лечебного учреждения, но и пациенты горячо любили этого скромного и дружелюбного, но в тоже время строгого человека, а он всегда помогал каждому, кто нуждался в помощи. Он был молодым врачам отличным наставником и надежным звеном трудовой дисциплины для всей больницы. В его присутствии каждый стремился работать в полную силу, как можно прилежнее учиться, быть лучше, добрее, внимательнее, словно заряжаясь какой-то волшебной энергией.
