Написал я роман. Написал, а потом он мне разонравился. Но сжигать я его, конечно, не стал, а просто взял распечатанную рукопись, разорвал листы, открыл окно и выбросил этот мусор на улицу. Было красиво. Есть у меня такая хулиганская привычка, пунктик такой – бросать книги и бумаги в окно и любоваться их полётом. Соседи не жалуются. Смеются. Жалуются они только, когда я копчу на лоджии рыбу. Копчу на ольховых опилках. Им же кажется, что дом горит. Начинают бегать по этажам и спрашивать друг друга: «Это не у вас?» Когда узнают про рыбу, страшно злятся и завидуют и обещают сообщить куда надо. Но сообщают не сразу, а постепенно, через месяц-другой. Чтобы помучился ожиданием сюрприза.
Значит, выбросил я казнённый роман на улицу и успокоился. Сижу. Потом что-то кольнуло в бок, и я раскаялся. Пошёл мусор убирать. Собираю его, а ко мне присоединяются соседи. Им и мне смешно. Они радуются, что я не сжёг роман, и что не надо им бегать по лестницам, а я радуюсь внезапно возникшему субботнику. «Ты как Гоголь», – шутит сосед Серёжа. «Рукописи не горят» – поддакивает его жена Татьяна. Издеваются по-тихому.
«Это мои птицы-голуби, – отвечаю, – пора им домой. Налетались», – отвечаю. Пусть продолжают думать, что я вроде сумасшедшего. Меньше приставать будут.
Принёс эти останки домой. Положит на стол. Любуюсь.
А перед перфомансом этим я все следы романа в компе стёр. Чтоб не искушали. Короче, поступил необдуманно, легкомысленно, спонтанно.
Долго сидел перед лепестками этими. Замучился. Нанюхался. Тошно стало. Хватит, думаю. Пусть будет что будет. Пора начинать преодолевать трудности.
Кое-как составил в относительно стройную картину нашего бытия. Оглядел. Почитал.
Решил, что получилось раздробленно, но интересно. Правда, кое-где вставились какие-то чужие бумажки. Видно, это Татьяна с Серёгой перестарались, насобирали. Тем занимательней будет роман читать.
Посылаю вам из Петербурга мощный сигнал собственного изобретения, приправленный соусом свободного полёта: Читайте!
Лишь наличие односторонне пышной и благоухающей розы ветров может вызывать такие чудесные обострения. Только стихия ветра может повышать водяное давление, способное толкать на планомерно-стихийные бунты, мятежи, революции. Только тайные знаки улиц и архитектурных фокусов возбуждают в головах тайных канцелярий желание избавить жителей этого города от свободного пространства в головах, где гуляют ветры. Пульс этого города можно проверять по водяному ординару. Здесь тянет к воде. Здесь спасаются от воды, перебегая по сиятельным страницам классиков.
Да и моя легкомысленная книга могла возникнуть только после хорошего проветривания и промывания головы.
Но я не одинок.
Здесь девушка может долго смотреть в тёмное окно дома на набережной, а потом сигануть в него с криками: «Я – президент!»
Здесь мэр города умеет бегать впереди паровоза, а главный законодатель кричать публично, что в городских колодцах затаилось быдло.
Эта плоская ширь привлекает все стороны света и толкает на поступки отчаянные, вплоть до перевода на несколько часов стрелок на Камчатке, после чего там даже Золушке запрещается терять свою туфельку.
Здесь пекут принцев и ромовых баб разных уровней, а потом поедают их на второй завтрак или полдник.
Говорят, здесь неподалёку проходит разлом и вообще должна быть тундра и вечная мерзлота. Если бы не Гольфстрим! Он крутит циклоны, сбрасывает избытки воды, а потом протирает небо влажной тряпкой, и оттуда свешиваются замёрзшие дожди, которые никто не замечает. Потому что все смотрят в чёрные квадраты, надеясь увидеть в них собственное отражение. Но эти циклоны так и согнали бы этот город далеко на восток, если бы не мозги жителей, преодолевающие ураганное давление и имеющие сильный наклон на запад. Поэтому все занимаются своими делами и благополучно остаются на своих местах.
Теперь о названии.
Ветербург. Ветер – пронзительность, – бург – подземные толчки в болоте. Тёмная зима. Белое лето. Окантованная высокой дорогой, поддерживаемая бабочкой Ветербургской области – смотрите карту! – эта конструкция, кажется, держится на честном слове, напоминающем сквозняк.
Этот водяной тракт всегда будет дорогой и пространством свободного слова и местом, где громко квакают и красиво поют.
Треугольник интеллектуальный
– Дайте мне полкило демократии, триста граммов избирательного права и кило либерализма, в обмен на три кг социализма и два кг льгот.
А на гарнир, пожалуйста, сто граммов измены. А вот глупости… Нет, глупости не надо. Глупость сама влезет. Или следом придёт.
Женщина застыла в немом изумлении. Стоявший рядом мужчина средних лет, коротко взглянув на говорившего, сказал, после паузы:
– Что вы наделали… Спящая красавица на рабочем месте разорит хозяина и вылетит с работы.
Спящая красавица очнулась, закрыла рот, а потом неожиданно рассмеялась. Тут же нашлась:
– Не стройте мне куры. А вы не пугайте меня! – и, поправив причёску, строго добавила: У меня рабочий день.
– А у Вас словарь интересный. Вы из филологов?
– Я из простолюдинок, вышедших в филологи. Герценовский.
