Читать онлайн полностью бесплатно Хельга Ольшванг - Версии настоящего

Версии настоящего

В настоящее издание включены произведения Хельги Ольшванг, написанные и частично опубликованные в период с 1996 по 2011 год: разрозненные стихи, поэмы, а также гравюры и рисунки.


Зимний путь

screen_image_9_133_110

Шум

так, себя предвосхищая
рождённым, слышит изнутри
дитя
края посуды, тяг
водяных, воздушных, всхлипы, пузыри,
затем – круги и перепады
невидимых движений, звонкий спор
ножей и ложек – из cвоей засады —
cкрип тряпки о фарфор,
вечерних бабочек, бок о бок
над лампой пляшущих, сквозь гул
двух голосов полузнакомых,
глотка укромную дугу,
дыханье, тишину, биенье,
и дерево, что наяву,
внезапно потеряв терпенье,
роняет яблоко в траву.
08/ 2009

«Близится снег…»

Близится снег.
«Скоро тебя заберём»
плакатным пером
у третьей московской
мама надписью машет при всех.
 Скоро обход. Облаков за рукой
 на стекле, переправа.
 Обещанье маячит. Пора бы.
 Шубка с воздетым лицом.
Указательным если коснуться, огромным,
 упадёт ли? Почувствует? Синь за стеклом.
 Нимб
 мохеровый, « …бя заберём», невесом.
 Не крупнее
 лунки мизинца. Картонным, ангельским машет крылом
 навестительница,
 расплываясь, пока отступаешь,
– …повыше, дыши, подыми,
 отойди, просквозит, никого там, дыша без тебя, ешь,
 уехала.
 Близится.
 Cнег:
– вот и мы.
01/ 2005

«Сестре – шесть, брату – девять…»

 Сестре – шесть, брату – девять.
 Игра в раздеванье.
 Слои маслянной краски не до конца
 дверь, виноградное в кадке древо,
 диванный валик вместо её лица.
 Крюк не дотянется до петлицы.
 Запылённые листья. На подступах новый год.
 Вьётся растение. Локон. Локоть.
 Ветрянка прошла у обоих. Игра в нескромность.
 Зоркость детская. Оттиск её колгот.
 Он, искоса. Оба в зелёных точках
 тела.
– Пройдись. Проходит кто-то. Заставь – шаги —
 креслом, ты похож на скелет.
 В восточных
 шторах солнце,
 между драконом и веткой игра нагих.
 Он подбирает сорочку с пришитой меткой.
 Она:
– И нечего так смотреть.
 Под бесплодным, комнатным, стены оплетшим, ветхим,
– ты похожа на смерть.

Сумерки

Во снах, сам того не желая,
возвращаешься в дом свой.
Здравствуй,
комната нежилая. Светом вдосталь
хочет напиться. Отвыкшие растворяться
двери, ставни впустят
солнце.
Здравствуй, сестра-двойница, в зеркальном рабстве.
Все ли здесь постояльцы —
стулья, тихие вещи? Тянется глянцевая за пальцем
полоса по обложке, блещет
чашки фарфоровый локоть,
бок о бок с пыльным кувшином —
лучше не трогать.
Не внушать надежды.
Эти сонные вылазки полуслепой души нам
позволены тем же,
кто, в одночасье,
отменит и жизнь,
и то, что за нею брезжит
все эти комнаты наши пустые и снов небрежность.
Сумерки счастья.
02/ 2004

«Приблизившись, дурнеет долгожданный…»

Приблизившись, дурнеет долгожданный,
          теряет очертания, ветшает
                 день праздника.
           В стакане многогранный
      отец хлопочет, сам себе мешает,
      и комнатой обёрнуты блестящей
     шары, шары, на каждом – голубое
                   клеймо окна,
              и бабушки сидящей
        коричневое зеркало вмещает
      рембрандтовскую оторопь. Рябое
   в серванте – ёлка, висельница, юрта?
     Цветная драка? Завтрашнее утро
     уже в Китае, нож, тарелка, десять,
   тарелка, нож, ребёнок, всё, садитесь,
         не ставь на край, прольёшь.
                Надкушен месяц.
                  Tарелка. Нож.

Обряд

Дитя зимой.
капустная слышна
присловица « …а то закоченеешь,
простынешь». Кофты синяя, за ней
еще одна,
вот пуговицы, вникшие в свои
оконца шерстяные, друг за другом,
потом лицо, в точь пуговица, и —
«Не туго?».
Потрескивая, вырвется на свет
из жаркой шапки прядь,
к ладони
припасть. Назад. Она опять. В картонный,
нога не попадает, нет,
ниц, валенок…
И, стиснута вокруг
цигейковой заботой, плотным
крестом платка, резинками вдоль рук,
воротником бесповоротным,
обёрнутая темнотой,
родным усердием (и был вес
тяжек), длилась жизнь.
Я помню только то,
что кончилось.
Как холодно.
Не вырвись.

«Похороны во дворе – событье…»

Похороны во дворе – событье.
Дети на деревьях смотрят
гроба театральное отплытье
на волнах из шевиота. Бодрость
дальних, судорги ближайших,
ленточка на лбу, румянец
проплывающего навзничь. Cварщик
или токарь, может быть. Сама не знаю, кто он был. Теснение.
Под руки влекут вдовицу
на его лицо нахлынуть тенью,
чёрной пеной. Быть. Остановиться.
Ничего не помнить. Осмотреться.
Все вокруг чужие. Представленье
смерти непостижное. Наследство —
комната и полплиты. Старенье
сорвано. Четыре стула. Воздух.
Марш смолкает. Вздрагивая, в розах
и венках, «газель» его увозит.
И кора с колена кожу свозит.
Ссадина. Всё кончено. Спускайся.
08/ 2004

«Скорее, скорее спускайся…»

Скорее, скорее спускайся.
Как брошенный об пол сундук,
лифт грохнет, и звякнут лекарства
на столиках нижних старух,
а сами старухи с обеих
скамеек тебя оглядят,
сходящую, словно на берег
с кормы, оправляя наряд,
состроченный ночью, шумящий,
(матроска, реглан, габардин),
Пусть смотрят во след, как пропащей,
как юности, щурясь, как с мачты
дозорный, оставшись один.

«Сидя напротив и полуприкрыв…»

Сидя напротив и полуприкрыв,
на клеёнчатом,
веки,
метро,
перелётном сиденье,
руки сложив, на коломенской ветке,
малины под марлей ведро
вместе с нею приходит в движенье —
поезд отходит.
И все-то желанья сбылись и уходят на убыль.
В детстве – о сахаре,
в юности – об офицере
и платье,
о прирубе, шубе,
чтобы поближе к родным, но и с мужем отдельно, фанере —
стены оббить для тепла,
об отцовском участьи.
Так убеждала, что лётчиком был испытатель, не беглым,


Ваши рекомендации