Сознаюсь тебе, всегда не любил верлибры.
Близится Новый Год, и это не странно.
Чинность, спускаясь с небес, починяет крыши,
чтобы было тепло, чтобы не занесло, чтобы было, как надо.
Против порядка восстать
и в будильник кинуть подушкой,
встать спозаранку, по новому снегу топать,
встретить того, кого надо, и непременно сегодня,
может быть это тот самый, по-настоящему нужный…
Дотронуться до руки любимой – разве не чудо?
Под Рождество и не такое может случиться.
Смотрим в глаза – интересная там передача,
озвучить рассказом, что в эту зиму нам снится…
…это как в долгой поездке на пересадке —
кинешь взгляд на пейзаж, окруживший поезд.
Он здесь останется – ты повезёшь его дальше,
разве не чудо – теперь полустанков двое…
Жар отоплений центральных
пригрел изнуренное сердце,
муркает кот созвучно моим мотивам.
Грёзы жонглируют: дом, Новый Год, апельсины,
Бродский-поэт, и где-то на периферии,
ты, если ты не против моих иллюзий.
Можешь думать, что хочешь,
но, знаешь ли, я не об этом…
Это в танцах-романсах без визави невозможно.
Летом, таким беспардонно-щебечущим летом,
часто грущу о зимнем, холодном, беззвёздном
небе, слишком открытом, чтоб выйти хотелось из дому,
в форточку глянуть – и то наглотаться до одури воли…
Точь-в-точь как сегодня, где хочется остановиться,
подмять под себя пространство,
осмотреться на поле боя
площадью не более стёганого одеяла…
Сам-свой, руки-ноги на месте, душа болеет,
пусть её кутает-лечит лоскут отстёгнутый неба,
под Новый год, когда небо так слишком открыто.
Открыто и мне и тебе,
убегать не пытайся.
