– Меня часто спрашивают, почему я называю своих героев такими странными иностранными именами? Неужели, мало красивых русских имен?
– Красивых русских имен немало, но дело в том, что своих героев я не называю.
Они приходят ко мне без приглашения, тогда, когда сами того захотят.
Они реальные люди.
Они носят свои, данные им при рождении имена и не желают, чтобы я их переименовывала.
Они живут своей особенной жизнью, в своем особенном мире.
Они делают то, что хотят, говорят так, как принято там, где они живут.
Они любят, грустят, радуются, терпят поражения и побеждают.
Они готовы раскрыть мне свои тайны, рассказать свои истории, показать места, о которых мне прежде не было известно ничего.
Они позволяют мне быть рядом и записывать все, что происходит в их мире.
Они не терпят никакого авторского диктата.
Автор для них – лицо второстепенное. Они держат его в неведении до самого финала, чтобы он ничего не подправил в уже готовом жизненном сценарии. Его задача записывать все, как есть, до последнего многоточия. Они и название новому произведению дают сами. Иногда это происходит сразу. Иногда через день-два. Но всегда в названии заключен скрытый смысл, ключ к разгадке тайны, которая неизменно присутствует в каждом произведении.
Рассказав свою историю, герои уходят. И тут-то начинаются удивительные метаморфозы: все написанное, обретает реальные очертания, приобретает особый смысл. И получается, что автор, сам того не подозревая, записал то, что случится в ближайшем будущем.
Так происходит почти со всеми произведениями, вышедшими в свет. Так произошло и с новыми, вошедшими в эту книгу.
Остров Шуазель стал прототипом острова Гуам, расположенного в Тихом Океане, в ста километрах от Марианской впадины. Нашим проводником был островитянин – потомок испанских конкистадоров, миллионер, живущий в замке. Мы купались в жерле вулкана, ходили по застывшей лаве, балансируя над обрывом на такой высоте, что захватывало дух. Мы наблюдали приливы и отливы, позволяющие уходить пешком далеко в море.
Но вначале все это было описано.
Вначале было Слово!
Это еще раз подтверждает то, что вдохновение дает нам Всевышний!
Вдохновение – это вдох,
Той любви, что дарует нам Бог.
Это света искрящий поток.
Это милости Божьей глоток.
Замирая, я делаю вдох
И вдыхаю мелодию строк,
В них звенит, оборвавшись, струна,
Отзывается болью чужая вина
И чужая обида рыдает навзрыд
Чьё-то сердце составом по рельсам стучит.
Ты, услышав мелодию строк,
Вдруг почувствуешь крови приток
И поймешь, вдохновение – вдох,
Той любви, что дарует нам Бог.
Елена Фёдорова
На грани разрыва дрожит тетива
Вы лживы?
Да нет, это лживы слова,
Которые я повторяю опять
Надеясь словами себя оправдать
После полудня начинался отлив. Океан отступал к горизонту, оголяя песчаное дно, поросшее зелено-фиолетовыми водорослями, похожими на бумажные полоски, уложенные ровными рядами. Среди водорослей медленно передвигались морские звезды: красные, черные, оранжевые и серые. Невзрачная блеклость последних привлекала внимание людей извечным вопросом: почему? Но никто не давал ответа.
Необъяснимыми всегда остаются множество почему. Поэтому Глория раз и навсегда решила, что необъяснимое нужно принимать таким, как оно есть, потому что именно так и должно быть. Но все чаще на ее «так и должно быть» стал возникать мысленный противовес: так быть не должно! И тогда Глории казалось, что все летит в бездну. Что и жизни, человеческой жизни нет, а есть что-то, чего быть не должно. Это что-то властвует над ней, а она не может противостоять. Нет сил…
На пляже заиграл вальс Мендельсона. Глория подумала:
– Еще одна пара молодоженов обещает друг другу жить долго и счастливо и умереть в один день, – тряхнула головой. Сказала громко:
– Пусть они живут долго. Пусть не думают о смерти. Пусть… Поднялась, стряхнула песок с полотенца, перекинула его через плечо и решительной походкой направилась к пирсу, упиравшемуся в горизонт острием стрелы. Там, на пирсе, тихо. Туда не долетают звуки свадебной церемонии. Там она сможет думать о самом дорогом человеке, который случайно появился в ее жизни, а потом внезапно исчез. Исчез, словно его никогда и не было. Словно все произошедшее, ей пригрезилось.
– Так не бывает. Так не должно быть! – повторяла она, как заклинание, шагая к краю пирса. – Подальше, подальше от звуков, издаваемых людьми. Поближе, поближе к океану.
На краю пирса Глория остановилась, бросила полотенце на нагретые камни, села, свесила ноги. Подставила лицо теплым солнечным лучам, прошептала:
– Вац-лав…
Ветер подхватил это имя и умчался прочь. Глория решила не думать о том, что Вацлава нет. Ей захотелось вернуться в прошлое, в день их первой встречи…
Была ранняя весна – время пробуждения природы, пробуждения чувств, рождения нового чуда. Глория любила весну. Она могла часами любоваться пробившимися из-под земли росточками. Первыми в ее палисаднике расцветали бледно-лиловые крокусы. Они жались друг к другу, спасаясь от утренней прохлады и ночных заморозков. Они были крепкими, потому что им предстояло множество испытаний.
