В тишине и прохладе уединенных покоев, скрывающих первые лучи солнца, озарившего землю, она спала как дитя – с улыбкой на устах, полной невинного блаженства. На этот раз, чтобы открыть глаза, ей не потребовалась помощь рабынь, будивших ее обычно немного позже, чтобы госпожа привела себя в надлежащий ее сословию вид и могла сделать необходимые распоряжения по дому к тому времени, когда она понадобится мужу и детям.
Она приподняла голову с пуховых подушек и высвободила руки из-под одеяла, выкрашенного в пурпур. Кисти ее точеных рук напряглись, она в нерешительности и робости огляделась по сторонам, словно ожидая увидеть кого-то возле себя, – быть может Того, чей голос она только что слышала в сонном видении.
Не хотелось верить, что это был сон. Какой сон, когда в ушах и сейчас звучит этот мягкий, но властный голос, похожий на легкое дуновение ветра в знойный полдень. Произнесенные им слова запали в самое сердце. Они, будто письмена, высеченные в скале, выстроились в памяти в единый ряд, стали там прочным монолитом, выше всех ее прежних мыслей, шире прежних раздумий.
Да, она была несколько смущена своим видением, и если бы кто наблюдал за ней со стороны, этот человек без труда заметил бы смятение ее чувств по румянцу на щеках, по влажному взгляду ее прекрасных глаз. Похоже, что она плакала во сне, только кому разгадать причину ее слез, отразившуюся на ее устах чистой, едва уловимой теперь улыбкой и печалью, сокрытой в глубине ее зрачков, светлой печалью тайных надежд возвышенной души и трепетного сердца.
И эту тайну до поры не узнает никто, ни один смертный в империи, от раба до сенатора, даже ее возлюбленный супруг, от которого у нее никогда не было тайн. Так надо. Да, так надо, она это не просто чувствует, она знает – еще не время.
Когда Татиана приняла это решение, ее охватил страх, необъяснимый страх. Она испугалась за мужа, за свою любовь и своих детей. С чего бы это? Только бы с ним ничего не случилось, не случилось теперь, пусть Плакида вернется домой живым и здоровым, и она встретит его, уставшего от кровавых забав, у родного порога, идущим к ней в блаженной виноватой улыбке, и руки ее, коснувшись его могучих плеч, ощутят надежность и прочность, реальность этого бренного мира…
Плакида в тот день еще затемно отправился на охоту – дело, приличествующее его званию. Благородный супруг Татианы служил стратилатом (стратигом) при императоре Траяне, что по тем временам определялось весьма высоким военным чином, под началом которого была не одна сотня воинов. Стратилат не должен терять формы, чтобы всегда быть примером для нижестоящих по званию, а потому, когда его боевое копье отдыхает от битв, славу приносит охота.
Здесь тоже не обойтись без отваги и удали, – так справедливо полагал Плакида, предвкушая удачный гон. Слуга, посланный на поиски зверя, объявился с радостной вестью: неподалеку пасется стадо оленей. Стратиг в надлежащем порядке расставил возле указанного места охотников и распорядился, как следует грамотно вести травлю.
Едва только закончились эти приготовления, на поляну, где Плакида облюбовал позицию для себя самого, стрелой вылетел из чащи дородный самец, своей мощью и удивительной красотой поразивший стратилата. Должно быть, опередил стадо нарочно, гордый вожак и боец, возжелавший бросить стратигу вызов.
Плакида этот вызов немедленно принял. Приказав всем оставаться на местах, он, отпустив поводья своего коня, стремительно бросился в погоню. Поначалу его сопровождали несколько других охотников из числа особо приближенных, но вскоре их лошади выбились из сил, а сами всадники утомились, задыхаясь от невиданной скорости, заданной оленем. Конь Плакиды не знал усталости, и стратиг продолжал погоню в одиночестве.
Казалось, конца не будет этому гону, слезой застилающему очи в разыгравшемся до свиста ветре, но тут олень неожиданно обернулся на бегу, обнаружив, что преследует его один человек. Вид последнего не смутил зверя, но разрешил судьбу погони. Пробежав еще немного, животное резко метнулось в сторону, подавшись к высокой отвесной скале, и с маху вскочило на нее, мгновенно оказавшись на самой вершине.
Конь стратилата встал перед скалой как вкопанный. Нечего было и думать, забраться на такой высокий утес, уходящий под облака. Они был недоступен ни конному, ни пешему, и Плакида пребывал в недоумении, озадаченный мыслью, как смог взлететь на его вершину этот странный олень, поразивший воина своей грацией и мощью.
Стратилат соскочил с тяжело дышащего, раздувающего ноздри коня и, опираясь на свое копье, от которого в сложившейся ситуации не было никакого прока, воззрился на красавца оленя, замершего на вершине скалы словно изваяние гения, не знающего себе равных среди смертных. И не было сил отвести глаз от представшей взору величественной картины. Сердце Плакиды стучало молотом, подсказывая ему, что не простой зверь выпал сегодня на его долю, и это еще вопрос, кто из них двоих охотник, а кто его жертва, по чью душу пришла печаль.
Ответ не заставил себя ждать. Меж ветвистых рогов оленя вспыхнуло пламя, ослепившее стратилата. Плакида невольно сморгнул и прищурился до зрачков, – только так можно было смотреть на этот неземной свет, принимавший теперь на его глазах форму креста с распятием. Сотканная из света, огня и воздуха перед стратигом явилась во славе икона с изображением страсти Господней, и когда в ушах Плакиды или где-то в груди, внутри самого его существа зазвучали первые слова чудного гласа, пронзившего душу сладкой болью, он пал на землю…
