«Через времена и пространства несется первоискра Высшего, наделяя избранных небесной мудростью и силой. Созданное Рукибом Царство сохраняет хрупкое равновесие мира людей и духов. Временное полотно сложилось, объединяя два времени и мира, отсрочив приход новой эры. Спустя три века, ткань мироздания истончилась и потомки избранных позабыли о своем предназначении. На Веллоэнс ополчился могущественный противник. Управляя страстями людскими, ведет он к разрушению последнего оплота истины, ослабляя силу первоискры, подготавливает мир к приходу сурового хозяина.
Хранителям воли Высшего предначертано собраться в заветном Царстве и послушанием восьми остановить Ишгара. Гроумит назначен смотрящим за картиной Земли, Теграмтон же зрит за душами хранителей, подкрепляя и наставляя их в силе Сущего, обучая мастерству управления камнями.
Легенда повествует о священном лазурите – первом из восьми. Согласно древним текстам, сей камень возвышается над остальными. Будучи не тварной материей, но первоискрой Божьей, он сам избирает своего хранителя, создавая связь с Высшим – так, что человек становится пророком небесной воли, частью Эмпирея, явлением ангельской силы на земле. Сей хранитель будет выше избранных обитателей Веллоэнса, равен Теграмтону в человечьем облике – и в его силах защитить мир людей от духов. Но сможет ли он принять власть неба? Хватит ли мудрости разгадать козни бесплотных демонов и охладить пыл неправедных страстей?
Диптрен несет проклятие Моргота, обреченный на душевный терзания. Бессмертный, он ищет успокоение на темном острове, не зная различия между любовью и ненавистью, смелостью и страхом, радостью и болью. Когда одиночество становится невыносимы, изгой посещает разделенную землю. В его сознании нет понимания добра и зла, он мыслит шире, чем обычные люди и глубже, чем рожденные в Царстве. Его чуждаются все – люди, демоны, ангелы – но синеволосый юноша снисходителен к отвергнувшим его. Ведь господин всегда знает больше рабов».
Жилистая, с гладкой серой кожей, рука остановилась. Изящные пальцы с фиолетовыми ногтями неуверенно перекатывали белое гусиное перо. Летописец вздохнул и бережно обернул инструмент холщовой тряпицей.
Короткая оттепель сменилась вечной стужей. Снег на поверхности затвердел, превратился в ненадежную корку. Один неосторожный шаг – и хрупкий наст проломится, погрузив замерзшее тело в холодные иголки до паха.
Широкие полозья легко скользили по обледеневшей тропке. Сани смастерил забредший несколько лет тому охотник-трегонадец Хесэ. До этого поселенцам приходилось возить дрова, мясо и бочки с ключевой водой на старых скрипучих повозках. Колеса проскальзывали по белому покрывалу, оси промерзали и ломались. Вещица стала настоящим подарком. Оленья шкура, коей были подметаны полозья, позволяла легко перемещать сани вперед, взад же не катились – жесткие щетинки удерживали от скатывания даже с крутых холмов. Доски кондового дуба умело подогнаны – между пазами ни щели, дерево смазано рыбьим клеем и пропитано дегтем – не скрипит и не гниет, не поддается влажности и грибку, тепло держит добротно.
Сейчас воз был нагружен доверху. Монахи умело ступали по знакомым тропам, огибали опасные подснежные пустоты. Незнакомый с этими местами человек, очень скоро бы заблудился среди одинаково белых холмов, провалился бы в скрытую расщелину, сбился с пути в беспощадном буране.
Природа гневно обрушивала на процессию вихри острой льдяной крошки, ревела от ярости, норовила сбить с пути. Люди не обращали внимания на стихию. От каждого столбом валил пар, каждый ступал размеренно, напевал под нос псалмы, пальцы пересчитывали пузатые бочонки молитвенных четок.
Массивная снежная стена рассыпалась, открыв проход к спрятанному поселению – и сразу же заросла за их спинами.
По краю поселения стояла гряда ровных невысоких домиков. Стены из смазанных глиной травяных циновок развалились бы после первого ливня – но среди вечных снегов такой коврик достаточно прочен, чтобы выдержать напор ветра и помогает отщепенцам удерживать скудное тепло очага. За кельями прочно укоренились вековые, завоевавшие право на жизнь, деревья. Темная плотная кора просвечивала через наледь, толстые ветки уродливо тянулись к небу. Шерстяной чий закрывал вход в дупло, которое служило домом молитвенникам. За деревьями ледяной глыбой блестел сам монастырь. Серую стену отполировали суровые ветра, а холод затянул убогий дворец паутиной инея.
Врата храма бесшумно отворились и сани с монахами неспешно растворились во мгле. Внутри все заволокло дымкой – тусклого света лампад едва хватало, чтобы различить контуры тел. Через несколько минут глаза привыкнут и удастся разглядеть внутренности. Процессия находилась в небольшом зале, пустом, непримечательном. Стены выскоблены до белизны, на гвоздиках висят куцые медные жирнички, напротив входа углем нарисован незатейливый крест.
Монахи развязали сани. Под шкурами лежали подобранные странники. Мужчины размеренно, с удивляющим спокойствием, – будто по три раза на дню находят чужаков – переложили изувеченные тела на носилки, отнесли в молитвенную залу и аккуратно опустили перед алтарем. Из другой двери, ведущей в обедню, вышли двое.
