Недавно я участвовал в живых картинах, представлявших героев детских стихов, и, облачившись в одежды дедушки Коля, думал не столько о славном прошлом его королевства, сколько о сомнительном будущем поэзии для детей. Современным мыслителям не написать детского стишка; это одна из многих вещей, которые даже нельзя себе представить. Да, им его не написать, но отменить его они могут. Новые поэты прикончили стихи, поборники новой педагогики приканчивают (или реформируют? Не знаю, что хуже) детскую литературу. Детские стихи кишмя кишат всем тем, что так возмущает людей просвещенных. Возьмем стишок про короля Коля.[1] С самого начала нас потрясает гнусный роялизм, несовместимый с той свободой, которой мы наслаждаемся под властью контролеров и комитетов. Надеюсь, в новых изданиях будет президент Коль. Говорят, в Америке, где запретили кубки, уже подбираются и к трубкам. Надо бы унять и скрипачей с трубачами, ведь музыка опьяняет гораздо сильнее, чем вино. Толстой, самый последовательный сторонник опрощения, осудил музыку, как сильный наркотик.[2] Нехорошо отравлять невинные умы малолетних мыслью о человеке, спросившем кубок и трубку. Придется откорректировать, скажем, так: «Эй, подайте таблеток и морковных котлеток!»; не знаю, какие еще плотские радости остались человечеству. Вообще над стишком придется поработать, очень уж он отсталый. Нет ли мистики в словах «добрая душа»? Тут подошло бы несложное слово, например, «добрый организм». Кстати, и рифма исчезнет, так что будет совсем современно.
Нужно ли напоминать другие детские стихи, к которым применимы эти замечания? Многие из них и того хуже. Так, в песенке «Дети, дети, все гулять» есть жуткие слова: «Бросьте ужин, бросьте сон». Как заметил недавно крупный медик-реформатор, «специалисты по наследственности не сомневаются в пользе сна». С ужином все несколько сложнее. Если он достаточно диетичен, бросить его нетрудно. И все же такая сцена несовместима с премудрой, передовой педагогикой. Страшно подумать – дети пляшут под открытым небом, при луне, словно феи какие-нибудь! Лунный свет, как и музыка, не в ладу с разумом; ясно без доказательств, что подобное попустительство неразумно и неуместно. Ни один просвещенный реформатор не одобрит резких, безрассудных действий, ибо реформы его основаны на длительнейшей эволюции, превратившей амебу в антропоида. А если специалист по наследственности вспомнит еще, сколько случайных романтических пар свел лунный свет, ему придется подумать и о запрещении луны.
Ребенок, в своей простоте требующий луну с неба, много милее мне, чем ученый, желающий во имя простоты убрать с неба луну. Эти два вида простоты встали в наши дни друг против друга. Новая мода – «простая жизнь» – встала против старой доброй простой души, воплощенной, если уж обращаться к стишкам, в небезызвестном Симоне.[3] Простодушный Симон, который не знал теории товарообмена, но серьезно и пламенно хотел пирога, гораздо мудрее нового Симона, который, стремясь к простоте, смотрит на пирог с изысканным отвращением. Само собой разумеется, особенно он презирает рождественские пирожки и всю традицию, ведущую от старых рождественских песен к веселому уюту Диккенса. Мораль этой традиции слишком проста и очевидна для наших дней. Как это ни ужасно, она гласит, что Симон должен поесть пирога, даже если у него нет денег.
Конец ознакомительного фрагмента.
