Вот он, Плоский мир, летящий через космос на спинах четырех слонов, что стоят на панцире небесной черепахи, Великого А’Туина.
Когда-то, давным-давно, такой мир считался бы странным и, возможно, даже невозможным.
А впрочем… давным-давно простые были времена.
Вселенная тогда была полна невежества, а ученые исследовали ее методом тыка. Как старатели в горном ручье, они искали золото знаний среди камней неразумности, песков неопределенности и усатых восьмилапых плавучих зверьков суеверия.
Изредка они разгибали спины и говорили что-то вроде: «Ура, я открыл третий закон Бойля!». И всем становилось ясно, что да как. Но проблема в том, что невежество было куда интересней, особенно то огромное, захватывающее невежество о больших и важных вещах вроде материи и творения. Так что люди бросали строить себе хижины из тростинок разума в хаосе мультивселенной и увлекались самим этим хаосом – отчасти потому, что гораздо проще быть экспертом в области хаоса, но по большей части потому, что в нем клубились поистине красивые узоры, которые в самый раз печатать на футболках.
И вот вместо занятий серьезной наукой[1] ученые вдруг начинали рассуждать о том, что познание невозможно и реальности не существует, а значит, и познавать нечего, и что все это невероятно увлекательно, и, к слову, а вы знали, что вокруг нас, возможно, целая куча маленьких вселенных, но никто их не видит, потому что они все замкнуты сами в себя? И, к слову, вам не кажется, что это классный принт для футболки?
По сравнению со всем этим исполинская черепаха с целым миром на спине – сущая банальность. По крайней мере, она не притворяется, что ее не существует, и никто в Плоском мире не пытался доказать, что ее не существует – а то вдруг еще окажутся правы и очутятся в космической пустоте без земли под ногами. Все дело в том, что Плоский мир существует на самой грани реальности. Здесь мельчайшие частицы могут проникать на другую сторону. А потому в Плоском мире к таким вещам относятся серьезно.
Например, к историям.
Ведь истории важны.
Люди считают, что истории создаются людьми. На самом деле все наоборот.
Истории существуют независимо от своих персонажей. Если знать об этом, знание становится силой.
Истории – это гигантские развевающиеся ленты пространства-времени, обретшего форму, они тянутся и клубятся по всей вселенной с начала времен. И эволюционируют. Слабые вымирают, а сильные выживают и жиреют от постоянных пересказов… и продолжают виться и тянуться во мгле.
И само существование историй придает хаосу прошлого слабый, но отчетливый узор. Истории оставляют достаточно глубокие следы, чтобы люди текли по ним, как вода стекает по расселинам на склоне горы. И всякий раз, когда новые персонажи проходят по следу истории, ее русло становится глубже.
Это так называемая теория повествовательной причинности – она гласит, что история, начавшись, обретает форму. Она вбирает вибрации всех прочих версий этой истории, какие только существовали.
Именно поэтому история всегда будет повторяться.
Да, тысячи героев воровали огонь у богов. Тысячи волков поедали бабушек, тысячи принцесс были поцелованы. Миллионы ничего не подозревающих персонажей двигались, сами того не зная, по руслу своей истории.
Теперь уже не бывает, чтобы третий сын, младший королевич, отправившись в поход туда, где уже сгинули его старшие братья, не достиг успеха.
Историям плевать, кто в них участвует. Важно только, чтобы историю рассказывали, чтобы она повторялась. Или, если хотите, можно смотреть на это так: истории – паразитическая форма жизни, они искажают жизни других, чтобы те служили лишь ей самой[2].
Нужно быть необычайным человеком, чтобы бороться с этим и стать содой, бурлящей в тесте истории.
Давным-давно…
Серые руки сжали молот, замахнулись им и ударили по столбу с такой силой, что он на фут ушел в мягкую землю.
Еще два удара – и он закреплен намертво.
Из зарослей, окружавших поляну, за этим безмолвно наблюдали змеи и птицы. В болотах дрейфовали аллигаторы, как лужи зловонной воды.
Серые руки подняли поперечную палку и закрепили ее, привязав лианами так туго, что древесина крякнула.
Она наблюдала за ним. А затем взяла осколок зеркала и привязала на вершине столба.
– Фрак, – сказала она.
Он взял фрак и накинул на крестовину. Длины палки не хватало, так что последние дюймы рукавов болтались.
– И шляпу, – сказала она.
Шляпа была высокой, круглой и черной. И поблескивала.
Осколок зеркала мерцал в темноте между шляпой и фраком.
– Сработает? – спросил он.
– Да, – сказала она. – Даже у самих зеркал есть отражения. Надо побеждать зеркала зеркалами. – Она поглядела сквозь заросли на стройную белую башню вдали. – Нам надо найти ее отражение.
– Оно, похоже, очень далеко.
– Да. Нам пригодится любая помощь.
Она оглядела поляну.
Она призвала Господина Перекрестка, Леди Бон Анну, Хоталогу Эндрюса и Широко Шагая. Пожалуй, эти боги были так себе.
