Ната пригубила из хрустального кубка, изрезанного золотым узором, редкое красное вино и снова посмотрела на Кейлин.
– А помнишь, как мы вошли в освобождённую Астарту?
Ведьма, сидевшая напротив, улыбалась. Волосы её – такие же чёрные и густые, как и в прошлую встречу, падали на плечи мягкой волной. Высокая грудь мерно вздымалась при каждом вздохе. Прикрыв глаза, Натаниэль могла расслышать, как мерно, словно колокол в обедню, бьётся сильное и молодое сердце отставной карательницы. Кейлин улыбалась, и при каждом движении её губ по телу Натаниэль разливалась приятная нега. Ната могла бы не один вечер молча сидеть рядом со старой подругой и просто смотреть, не вслушиваясь в слова. При этом её суровые черты против воли разглаживались, и если бы она увидела себя в зеркале, то поняла бы, что в присутствии Кейлин становится на двадцать лет моложе.
– Ты нашла себе место в новом мире, – сказала Ната, усилием воли стирая улыбку с лица. В который раз напомнила себе, зачем пришла, но снова – неудачно.
– Место? – улыбка Кейлин стала растерянной. – Ты об этом?
Ведьма обвела рукой уставленную дорогой мебелью залу. Только теперь Ната заметила, что все предметы здесь трофейные. Её пробрала невольная дрожь. Она пригубила вино, но стало только хуже – точно удар молнии пронзил её от затылка до самых пяток. Ната вспомнила, откуда ей знаком этот тонкий вкус: в самые последние дни, когда они с Кейлин, как обычно, в авангарде наступления, вошли в замок Брен Хисалет, они нашли в тронном зале лишь мёртвое тело Мериль Асанты – одной из Семи. Женщина, которой было не более тридцати, сидела на каменном троне, впившись тонкими пальцами в деревянные подлокотники. Лицо её иссохло, словно у столетней старухи, но голубые глаза оставались открыты. Они смотрели в сторону дверей: Мериль не сдала бы замок и теперь, но собственная магия убила её раньше, чем каратели Магистории.
Тогда Нате стало тошно. Она встречала эту женщину. Видела на балах. Она бы преувеличила, сказав, что хорошо её знала. Но Натаниэль помнила рыжие пряди, взлетавшие в воздух на фоне букетов салюта.
А теперь Мериль мертва… Ничего неожиданного. Была Мериль свята или грешна, но она никогда не сдавалась. И она умерла непобеждённой.
Ната помнила, как схватила с одной из тумб бутылку и приложилась к горлышку, не думая о том, что это вино, возможно, стало последним спасением Мериль от плена. Пила и пила, пока последняя капля не упала в горло. Затем подняла глаза и увидела смеющееся лицо Кейлин. В руках подруги была такая же бутылка. Не допив до конца, она утёрла рукавом губы и отбросила сосуд в сторону. Молниеносно приблизилась к Нате. Схватила за локти и крепко сжала.
– Мы победили! – выдохнула чётко и ясно. Но, как и теперь, Ната не слышала её слов. Перед глазами стояло высохшее лицо старухи, некогда звавшейся Рубином Атоллы.
***
Ната с трудом вырвала сознание из когтей воспоминаний. Вечер стремительно растерял прелесть. Медленно, старательно преодолевая дрожь в непослушных пальцах, поставила бокал на стол.
– … тогда была жизнь, Ната. Тогда мы знали, за что сражаемся.
Рассеянным взглядом посмотрела на старую подругу. Та говорила и говорила – Кейлин так же не нуждалась в слушателях, как Ната – в рассказчице. Опустив руку ниже подлокотника кресла так, чтобы Кейлин не видела сжатого кулака, Ната впилась острыми ногтями в ладонь.
«Я клинок бесцветного света, – прошептала мантру, с которой начинала каждый новый день. – Моё тело – орудие света. Мой голос – голос света. Мой разум – гарда клинка».
В голове слегка прояснилось. Ната посмотрела на Кейлин. Она назвала бы то, что с ней происходило, боевым трансом, но транс этот предназначался не для сражения. Сейчас Ната не была ветераном войны с отступниками и не была подругой Кейлин. Лишь функцией, щупальцем тайной полиции, проникшим в сердце, неверное магистрату. В каждом слове собеседницы она видела правду и ложь, сомнение и пристрастие. Замечала каждую деталь. Отвечала то, что хотели от неё слышать.
– Да, Кейлин, – сказала она, и лишь лёгкая певучесть в голосе выдавала её состояние. Но Натаниэль не боялась, что её раскроют – её голос сам по себе стал орудием гипноза. – Война – это время, которое нам не дано забыть.
– Да, Натаниэль, я знала, что ты поймёшь…
Кейлин снова заговорила, вспоминая бордели и таверны, разбитые лагеря и стоны умирающих. Но теперь её монолог вызывал у Наты лишь раздражение. Молча, не убирая мечтательной улыбки с губ, она дослушала собеседницу и произнесла:
– А знаешь, Кейлин, о чем я жалею больше всего? – Ната улыбнулась ещё шире, и в улыбке её мелькнул хищный оскал. – О том, что не оставила себе что-то на память о войне.
Кейлин усмехнулась. Посмотрела на подругу. Взгляд её выражал загадочное умиление, словно только что она встретила вторую половинку своей души.
– Посмотри по сторонам, Ната. Я помню, как мы шагали с тобой по пыльным дорогам. Здесь каждая вещь – наша общая добыча. Выбери любую.
Ната замолчала, новым взглядом рассматривая шикарные апартаменты.
– Вещи, Кейлин… Вещи – ничто.
Ната обернулась к подруге и увидела, как по суровым чертам скользнула мимолётная обида. Ната пригубила вино и медленно облизнула губы. Тишина, повисшая в воздухе, была густой, как утренний туман над болотом.
