Никто не пришёл на похороны сорокалетней Гульназ Айтемировой, никто по ней и не плакал. Окоченевшее тело положили в самый дешёвый гроб и привезли на кладбище. Могильщики уже подготовили яму. Оставалось только спустить и закопать.
Самый молодой могильщик Вовка, даже удивился лёгкости, с которой спустили гроб. Почти всегда после этого болели руки, а тут – не сильно и напрягся. Должно быть, потому, что обычно рядом куча народу. Боишься, что уронишь или ударишь ненароком, а родственники поднимут вой. Теперь же всё произошло без всяких церемоний и это радовало.
Гроб стали закапывать, а тем временем чёрные тучи затягивали вечернее небо. Ветер ерошил волосы, обхватывал шею ледяными пальцами, гулял среди мёртвых, пронизывал до костей живых. Даже тёплый комбинезон не спасал Вовку. То и дело он ёжился и пытался отвернуться от сильных порывов.
Могильщик Петя бросил в яму несколько лопат земли, сел перекурить, кутаясь подбородком в воротник, и задумчиво сказал:
– Зря не отпели эту ведьму, ой зря! Глядишь, не успокоится, да чертей станет наводить, пакостить по-всякому.
– Такой большой, дядя Петя, а в сказки до сих пор веришь, – сказал Вовка.
– Да что ты знаешь, шпана, – воскликнул Николай Палыч. Он прохрустел спиной и вытянулся во весь исполинский рост (черенок лопаты чересчур короткий был для него, и приходилось сильно гнуть спину). – Если не знаешь, кто она, помалкивай лучше! Дольше потопчешься на этом свете.
– Николай Палыч, ну ты хоть не пугай! Тошно уж больно. В детдоме достали нравоучениями – свалил, так вы теперь все разом мозги парить будете.
Дядя Петя швырнул окурок за соседнюю ограду, поднялся и сказал:
– Нравоучения тут ни при чём. Это предостережение. Я тебе говорю, она колдунья самая натуральная. Вот тебе история: муж одной тётки начал налево ходить, пропадал вечерами. Пришла она к ведьме и попросила отворот сделать, ну чтоб по бабам не шастал. Провела ведьма, значит, колдовской обряд, и муж преобразился, по хозяйству стал помогать, зарплату приносить, только вот, кхе-кхе, сексуальная жизнь у них так и не наладилась. Жена к нему и так и этак, – дядя Петя изобразил что-то вроде брачного танца, – а он – ни в какую! Выяснилось, что тот к врачу начал ходить, думал, подцепил чего весёлого себе, но оказалось, что чист как стёклышко, только вот Арни перестал быть железным. Змей умер. Парус сдулся.
Вовка ухмыльнулся и вытер пот со лба рукавом.
– Лыбишься всё, – продолжил дядя Петя, – тут плакать надо.
– Ну ладно, знаем мы ваши байки, – махнул рукой Вовка, – лишь бы языком почесать.
– Палыч, ну расскажи ты пацану про родича своего…
Николай Палыч осмотрелся по сторонам, будто боялся, что кто-то подслушает, и тихо начал:
– Мой кузен ментом работает. Видел его неделю назад. Показывает руки, а на ладонях живого места нет, всё в бородавках. Говорит, пришёл к ней по обвинению в этой… незаконной деятельности: якобы, привороты там, отвороты делала, а в казну не платила. Так вот, он показал документы, досмотр провёл, как полагается, а потом, говорит: или закрывай лавочку, или, – Палыч потёр пальцами, – или, мол, на лапу гони. Она, как ни странно, раскошелилась. Тот ушёл довольный, как кот из курятника, только спустя неделю заметил затвердения на пальцах, потом и на ладонях. Через пару недель уже к врачу бежал. Отвалил кучу денег, а всё без толку.
Вовка только плюнул, не стал отвечать. А сам засомневался. Может и вправду, колдунья?!
Закопали могилу, крест воткнули, да пошли вон из кладбища – последняя могила на сегодня, и та сверх плана. Ноябрь-месяц холодил, пар изо рта пускал, а ветер ещё поддавал стужи, будто и без того мало.
Тучи сгрудились на небе. Могилы вокруг, чёрные кресты, да темень. Ни зги не видать, лишь ветки трещат, да путаются под ногами. «Хоть бы один фонарь повесили», – подумал Вовка, и включил карманный фонарик, который всегда носил с собой. Уже легче стало идти. Видел впереди длиннющего Николая Палыча. Такого ночью в одинокую встретишь, и в пору сердечный приступ схлопотать.
По дороге домой Вовку перехватил Митя. В красной от холода руке он держал двушку «Живого», сопел, утирал нос рукавом замызганной куртки, топал, выплясывал что-то.
– Братан, пусти погреться, – Митя приподнял бутылку и улыбнулся обветренными губами.
Вовка вздохнул, выудил из кармана ключи и отомкнул подъездную дверь. Рыжая лампа бросала чёрные тени от соседей, что курили на площадке. Вовка поздоровался, и в дымном чаду прозвучало хриплое «Здорова, бандиты!» Тогда и Митя сказал своё «Здрасти!»
Затёртые ступени вели на второй этаж, где жил Вовка. Дальше, над плесневым потолком – только темень и крысы, скребущие по ночам своими маленькими лапками. Вовка отпёр деревянную дверь, за ней показался коридор коммунальной квартиры.
– Разувайся! Обувь бери с собой, а то тётя Зоя ругается.
В коридоре пахло борщом. Запах просачивался сквозь щели в кухонной двери и тянулся по всему дому. У Вовки в животе заурчало, но у них с Митей сегодня свой, диетический ужин.
Они тихо прошли к Вовкиной комнате, когда из туалета вышел старик, дед Макар и прокряхтел к своей двери.
«Хорошо, что не тётя Зоя, вот было бы крику, если бы узнала, что кого-то привёл», – подумал Вовка.
