В глазах звезды.
Их много, и они прыгают, насмехаясь, потому что я опять облажалась, доказывая, что в данной конкретной цепи эволюции нахожусь явно в конце.
Прямо сейчас я бодро качусь через весь пятидесятиметровый спортивный, оборудованный всем, чем возможно, зал, кувыркаюсь, как нестабильный элемент, и останавливаюсь, лишь наткнувшись на стену, от чего боль расползается трещинами по моей спине.
– На этот раз ты сломала ей пару ребер! – говорит насмешливый голос вдалеке, и я искренне надеюсь, что он не прав. Хотя, если я получу сотрясение, это выиграет пару дней, на которые они оставят меня в покое.
Шаги приближаются, пока я перекатываюсь на живот, отжимаясь на ослабших руках, а затем – на спину и беззвучно выдыхаю весь воздух из легких. Боль танцует радостную сальсу, опоясывая грудную клетку, и, если я собираюсь продолжать дышать, пора с ней смирится. Они правы – скорее всего, ребра повреждены.
Медленно вдыхаю, закрывая глаза, и начинаю мысленно повторять:
Меня зовут Сэм, сокращенно от Саманты. Все думают, что я придумала это имя. Но это не так. Я помню… это единственное, что я помню из жизни «до».
Так называемое «после» началось дней десять назад, когда, провалившись в никуда, мои воспоминания разбежались, как крольчата, и я оказалась в Теодоре. Мне где-то между 20-ю и 25-ю, и я «вечно молодая» или по-другому – сирена. Ну, по крайней мере, так вопят дети, тыкающие мне в след пальцами.
Моя интерпретация этого – девчонка с ограниченным сроком годности.
Мои глаза цвета янтаря, а волосы – темной меди. Чаще всего люди думаю, что это один цвет и пялятся, хотя и знают, что это некрасиво. Бледная кожа, которая почти не загорает и, если одеть в милое платье, можно подумать, что я безобидна.
Чего они и добиваются.
Я должна бросаться в глаза, но не производить угрожающего впечатления.
Красивый аксессуар… игрушка… пустое, хотя и довольно симпатичное, место…
– Так и будешь валяться? – Мел прерывает мои мысленные водопады жалости к себе, и приходится открыть глаза, уставившись на платиновую, почти седую блондинку, которая отправила меня в нокаут. Брови сведены, губы поджаты, а ярко-голубые глаза-льдинки сосредоточены на моей щеке, которая, к слову, пульсирует, словно живое существо, и совсем не удивляет меня. Как и сломанные пальцы на ногах, потому что я недостаточно быстра, или рассеченная переносица, потому что недостаточно внимательна. Еще один принцип: если у тебя что-то болит, ноет или просто так получилось, что какой-то части тела не хватает отныне и ты некомплект – виновата сама.
Говорят, что учат давать отпор, я думаю, они пытаются оттянуть смерть, когда ее костлявые руки сойдутся на мне.
– Мне нужна третья татуировка! – выдавливаю из себя, хватаясь за ее протянутую руку, принимаю сидячее положение. Я даю схватить себя за подбородок, и она поворачивает его к свету, цокая языком. Это означает, что ей действительно жаль, и она точно перестаралась.
– Где-то болит?
– Нет.
– Лгунья! – шипит она в ответ и подзывает кого-то движением пальцев.
Спина болит, ребра болят, болит лицо и…
Другие руки ложатся на корпус сзади, прощупывая на предмет повреждений, хотя это все напускное. Кроме клинической смерти все поправимо, и я начинаю выкручиваться из вредности.
– Не юли! – шипит Дели. Самая милая и участливая из всех. Ее кожа цвета кофе с молоком и, мне кажется, раньше я бы отдала одну почку ради того, чтобы хотя бы на долю приблизиться к этому оттенку. Но, как ни странно, это место – Теодор – сделало меня нечувствительной к окружающей красоте. И к своей тоже.
Постоянно смотрюсь в зеркало, когда им не уличить меня, но не узнаю. Глаза были не такими яркими, кожа не бликовала на свету здоровьем. И точно знаю, что раньше я ничем не выделялась в толпе себе подобных.
– Сэм, волосы! Контролируй! – отчитывает Мел.
Вот косы достигали середины спины, а теперь ползут вверх, переплетаясь в тугой пучок. Примерно знаю, как они выглядели раньше, но последние две недели они живут своей жизнью. Малейшее колебание настроения, мыслей, потеря концентрации и та-дам – я получаю прическу, которая гуляет сама по себе.
– Ребра все же целы, синяки… – продолжает вещать Дели, наверняка не представляя, какой дискомфорт мне доставляет каждое ее прикосновение. Мало того, что это мучительно больно, так еще и тот факт, что у сирен нет никакого чувства личного пространства, до сих пор бесит. Я с удовольствием бы уползла хоть на четвереньках в свою кровать и тихонечко поскулила часок-другой.
Вроде и должна была смириться за десять дней с происходящим, но это мне никак не дается.
– Я говорила тебе поработать над защитой, а не над нападением… – продолжает Блонд.
– Это удобненько, знаешь ли, ты бьешь, а я не даю сдачи!
– Нет! Ты всего лишь пытаешься дать сдачи, а затем мы приводим тебя в чувства несколько часов. И так каждый…
– Мне нужна третья татуировка! – рычу я, перебивая.
– Тебе нужны мозги! А их не будет, если я продолжу отправлять тебя в полет через всю комнату. Рано или поздно мы обнаружим их вдоль какой-то из стен.
