Он шёл несколько часов, не разбирая дороги. Спотыкался, бежал, превозмогая себя, падал и снова шёл. Когда он останавливался и замирал, чтобы перевести дух, дышать становилось трудно, дышать было нечем. Воздух, как раскаленное пламя, врываясь внутрь, обжигал тело и уже отчаявшуюся жить, душу.
Одна единственная мысль, ставшая насущным смыслом, раздавалась набатом в каждой капле его бурлящей крови: «Её больше нет!»
Он смотрел на свои руки и не осознавал. Как такое возможно? Зачем? Откуда в них эта, пульсирующая дрожью, гнетущая и разрушающая сила? Пальцы не слушались, деревенея на январском морозе. Ему казалось, что это не он – другой человек, чужая воля, чужое тело, не его руки.
Покидающий его душу мир и этот смех, её невыносимый смех, повисший в воздухе точно меч, рассекающий всё на две грани бытия. А за ним, точно эхо, смертельный звук её тела, где-то там внизу, на земле, глухой и жестокий. Он снова посмотрел на замерзшие пальцы, содрогнувшись со страшным, животным стоном. Стоя на коленях, заметаемый снежной пеленой метели, он безответно кричал в черное бездонное небо своей невыносимой болью погибающей души.
Упав лицом в снег, он затих на какое-то мгновение, в изнеможении почувствовав облегчение. В тишину ночи издалека вплывал звук приближающегося поезда. «Спасибо» – прошептал небу одними губами. Это то, что ему сейчас необходимо, единственно возможное решение. Рывком, преодолев слабость, он встал сначала на колени, а затем, выпрямившись в полный рост, быстро пошёл на мост. По железнодорожному полотну желто-белой вспышкой приближался состав. Сейчас всё закончится. Сейчас, главное не струсить. В луче яркого света магическим танцем вращались снежные хлопья. Душа, проливаясь последними слезами, молила Всевышнего о помощи. Жизнь, посланная в бесценный дар, становилась невыносимой мукой. Он в последний раз посмотрел в далекий космос и подумал, что ответит за неё там, высоко, перед дарившим,…если только хватит сил, если достанет на это мужества.
Железный поручень, лестница… и он на мосту. Остались секунды. Они пульсом стучали в висках, сливаясь с рёвом приближающегося поезда. Мужчина ещё раз посмотрел на свои пальцы, отчего-то сделавшиеся синими, и перевесился через железную ограду.
«Фараон Мааткара Хенеметамон Нового царства Древнего Египта из XVIII династии в молитвенном жесте поднятых к небу изящных рук, заклинал время, которое точно застыло над раскидистыми макушками пальм и вершинами вечных пирамид. Он, божественный, поднося тонкие ладони к ярко очерченным, прекрасным глазам молил его о снисхождении.
Фараон стоял подобно могучему колоссу, обращая свой царственный взор на восток, где в лучах кроваво-красного египетского, предрассветного солнца решалось благополучие его страны. Больше всего земного он желал увидеть в солнечных лучах голубые всполохи прекрасной звезды «Владычицы Дня года». Если этого не случится, Нил, могучий, полноводный и спасительный не выйдет за свои пределы, не разольется на ставшие в период засухи бесплодными, бывшие плодородными земли.
Свершилось! Отливая голубым перламутровым сиянием в лучах небесного светила, показался Сириус. Свершилось, ещё один год её великолепного правления начинал свой отсчет. Великого правления божественной Хатшепсут, женщины – фараона».
Следователь Степан Кузьмич Кошкин, находясь в своем рабочем кабинете, нахмурившись, читал неопубликованное произведение известного востоковеда, египтолога Эмилии Номвиль. В это хмурое утро история Древнего Египта интересовала сыщика меньше всего. Как обычно следователь по особо важным делам расследовал убийство той самой дамы преклонных лет, Эмилии Францевны Номвиль, выпавшей из окна своего собственно дома при весьма странных обстоятельствах.
Личность погибшей была публичной и выдающейся. Дело обещало стать резонансным, но вот беда, с самого начала оно уже было тупиковым. Длились четвертые сутки. Степан Кузьмич, оторвавшись от женщины фараона, приготовился к худшему. И оно не заставило себя ждать. На пороге кабинета возник импозантный полковник Рындин. Степан Кузьмич одними губами магически произнес: «Свершилось. Отливая голубым перламутровым сиянием в лучах небесного светила, показался Сириус».
Бодрым шагом полковник пересек разделяющее их пространство и уставился на египетское письмо.
– Я не понял. Что?
Ответа не последовало. По голосу своего начальства Кошкин понял, худшее началось.
– Здравие желаю, Дмитрий Сергеевич!
– Как же, будешь тут во здравии. Ты, знаешь, откуда мне сегодня звонили? Молчишь?
Степан Кузьмич, примирительно кивнул и аккуратно пожал плечами.
– Эх, Степан Кузьмич! Ну, давай, дорой мой, активизируйся, как ты умеешь! Что, никакого просвета?
Дмитрий Сергеевич развернул к себе литературное произведение погибшей женщины. С высоты своего роста настороженно прочел первые строки: «Фараон Мааткара Хенеметамон Нового царства Древнего Египта из XVIII династии…»
– Час от часу не легче. Кузьмич, родной, давай думай. Скоро тут такой Ханаомон начнется, мало никому не покажется.
