Тусклый солнечный свет едва сочился сквозь витражные стрельчатые окна, алыми и зелёными пятнами оседая на пыльном каменном полу. Крестовый свод терялся в непроглядной темени, из которой периодически, особенно в ночное время, слышались загадочные шорохи. Сейчас, впрочем, было утро, поэтому таинственные обитатели помалкивали.
На столе, тумбах, везде, где только было свободное место, стояли свечи, неподвижно застыв, словно плохо сотворённая иллюзия. Тишины здесь не было. С улицы слышались голоса торговцев, чьё-то пьяное завывание, смутно походящее на пение, и цокот копыт. Тихое потрескивание свечей попросту терялось во всём этом гвалте. Жёлтые огоньки по частям выхватывали обстановку просторного зала: полки, заставленные склянками и потрёпанными книгами, наскоро перехваченные лентами пучки трав, в углу едва угадывались засушенные тельца летучих мышей. Лучше всего был освещён массивный дубовый стол, на котором не оставалось ни единого свободного участка: справочники с причудливыми рисунками, исписанные листы, перья для письма и россыпь засохших листьев заняли собой всё до последнего дюйма.
Около стола, усевшись на стуле и поджав под себя ноги, из тьмы едва проступал женский силуэт. Увлечённо расталкивая содержимое ступки, девушка вполголоса бубнила что-то монотонное, то повышая голос, то вновь переходя к едва уловимому шёпоту.
Вдруг огоньки тревожно покачнулись, громче обычного затрещав, словно начали перешёптываться, а в следующий миг дверь с грохотом захлопнулась, заставив склянки на полках слаженно задребезжать. Бегом преодолев тёмный коридор, маленький мальчик ловко забрался на стол. Усевшись на краю и свесив ноги, он быстро выхватил чистый листок и перо, а затем начал что-то увлечённо рисовать.
– Вальгард, что случилось на этот раз? – устало поинтересовалась женщина, продолжая расталкивать пестиком содержимое ступки.
– Ничего, – хмуро отозвался он, продолжая что-то выводить на листке. Но, не выдержав повисшей тишины, тихо добавил: – они не хотят со мной играть. Говорят, что я отродье демонов.
Женщина замерла, сбившись с ритма заклинания. Отставив ступку в сторону, она встала из-за стола. В свете свечей показалась девушка едва ли старше двадцати лет. Светлые волосы цвета льна были схвачены на затылке, но непослушные пряди всё равно умудрились выбиться из причёски, мягкими завитками ниспадая на шею. При виде матери у Вальгарда каждый раз перехватывало дыхание. По его твёрдому убеждению, в мире не было более красивого человека, чем она. Даже змеящаяся татуировка от левого виска и до самой шеи, – отличительная особенность их клана, – ничуть не портила, а скорее даже подчёркивала её красоту. Перестав рисовать, он завороженно уставился на собственное отражение в зелёных глазах матери.
– Вальгард… – начала было она, но запнулась, взглянув на лист бумаги в его руках. – Что это?
Мальчик запоздало попытался спрятать рисунок за спину, но мать проворно выхватила у него из рук лист. Жёлтый свет свечей обозначил неровно выведенный круг с обилием символов и имён на латыни, складывающихся в причудливый узор.
– Печать Маракса, – первым нарушил молчание Вальгард, с вызовом взглянув на мать и затараторив, словно видя перед собой текст книжки: – Великий Граф и Губернатор Ада. Он всегда появляется в образе огромного быка с лицом человека. Может сделать людей сведущими в астрономии и во всех других свободных науках. А ещё Маракс может дать хороших друзей и мудрое знание о свойствах трав и…
– Сынок, – медленно проговорила женщина, стараясь за улыбкой скрыть беспокойство. – Что я тебе говорила о тех книжках?
– Папа сам мне это читал перед сном! – возмутился мальчик.
– Папа, значит… – Девушка сузила глаза, покосившись в сторону двери, но, взяв себя в руки, постаралась придать своему лицу бесстрастное выражение. – Папа, должно быть, ошибся книжкой.
– Мне надоели глупые сказки, хочу быть колдуном, как вы! – категорично заявил мальчик.
– Вальгард, никакие мы не колдуны, кто тебе сказал такую глупость? – нахмурилась мама, склонившись над сыном и заглянув ему в глаза. В мальчике удачно переплелись черты двух родителей: светлые, снежно-белые волосы матери и по-лисьи раскосые, зелёные глаза в обрамлении густых ресниц от отца.
– Я – обычная травница, собираю травы и продаю, а папа – художник, – с улыбкой пояснила мама, ласково пригладив мягкие светлые волосы сына, уже доходившие до плеч. Вальгарда они ужасно раздражали, но в их семье почему-то было непринято их стричь. Кажется, отец что-то объяснял об этой традиции, но рассказ показался мальчику скучным, и он его даже не стал слушать.
– Хелена, ты тут? – пламя вновь тревожно затрепетало от порыва ветра, ворвавшегося вслед за вошедшим. В свете свечей показался высокий мужчина с этюдником наперевес. На его лице красовалась в точности такая же татуировка, что и у его жены. – Вальгард, а почему ты не на улице с остальными детьми?
– Потому что я их ненавижу! – со злостью прошипел мальчик, спрыгнув со стола. Если мать вызывала в нём восхищение, смешанное с уважением, то отец вызывал в нём более противоречивые чувства. Нет, безусловно, мальчик любил его не меньше: папа разрешал практически всё, что наверняка не одобрила бы мать, а за эти совместные вечера за чтением «запрещённых», по мнению матери, книг, Вальгард готов был отдать что угодно. В то же время отец казался слишком поверхностным и беззаботным. У Вальгарда за свои шесть лет жизни не было ни одного друга, ведь стоило кому-то узнать, из чьей он семьи – его мигом начинали сторониться. Не понимая причины такой всеобщей нелюбви к нему, он упорно пытался сломить этот лёд, но вместо этого всякий раз прибегал домой в слезах. Мать никогда от этого не отмахивалась. Напротив, она всегда заваривала его любимый чай и приносила жутко дорогие, но такие вкусные печенья и на время обида Вальгарда на весь мир отступала. С отцом он рискнул поделиться лишь раз, но тот рассмеялся ему в лицо.
