(миниатюра с секретом)
I.
Фиолетовые молнии эффектно метали ввысь пригоршни зеленых звезд. Алые молнии, ширясь, оставляли в небе секундные лиловые всполохи. Салют удался…
Вернувшись с балкона и сбросив с себя куртки, – Аля швырнула свою на пол, а Олег свою повесил на стул, – тридцатилетние, полупьяные, они уселись рядом на диван, обтянутый темно-синим бархатом.
Тира, свернувшись в уголке дивана, умывалась лапкой, поглядывая в телевизор и пофыркивая.
Олег нащупал пульт под неласково муркнувшей кошкой.
Тира едва терпела живую игрушку хозяйки. Сама мурлыка была белоснежкой и не тяготела к бледным блондинам, неважно – коты они или люди.
Шатенка Аля находила забавным, что здесь и сейчас у всех – зеленые глаза: у хозяйки дома, у ее кошки и у новой игрушки.
«Тоже мне, доказательство родства душ!» – фыркала мурлыка.
Тира часто выслушивала Алины секреты, насторожив пушистое ушко. Аля никогда не считалась с Тириным недоумением, выражаемым белоснежкой по поводу хозяйкиного выбора блондинистых мужчин.
Сейчас стройная Аля теребила короткие светлые кудри Олега, а тот безотрывно глядел на экран – там показывали болтливых пухлых политологов.
Полуулыбка застыла на бледных губах блондина.
– Олег! Ну же! Прекрати пялиться в телек! Мне скучно! – требовательно, но нежно произнесла женщина. – У них даже талии нет!
Настороженный взгляд искоса – вот, чего она добилась.
– Ты знаешь, что я люблю политику, – зевнув, пояснил мужчина. И вновь уставился на толстяков.
Аля знала: девичьи иллюзий, романтические надежды, цветные сны, заоблачные мечты – не для нее.
Любуясь красивым лицом Олега, она вспоминала тех, прежних принцев, сотворенных изо льда. Вспоминала расслабленно и спокойно, будто бы перелистывая любимую книгу про любовь – книгу, открываемую стократно, нечаянно выученную наизусть.
Внутренним взором Аля созерцала образы нелюбящих-любимых на ровной глади Озера Памяти. Утомление горькими страданиями и сладкими надеждами – разноцветными дарами листопада любви – давно стало привычным.
Аля не захотела портить Олегу праздник.
Неважно, кто чего заслуживает. Все такие, какие уж есть. И чем меньше мстить своим принцам – тем лучше. Мстить – только силы зря тратить; потому что месть, как правило, совсем не имеет смысла…
Наутро Олег, уходя, уточнит: «Встретимся в пятницу?» Аля кивнет и поцелует своего красивого блондина в левый висок. Холодный висок, горячие губы – как это привычно!
II.
Образ Ледяного Короля – само воплощение сдержанности и отстраненности, замкнутости и неприступности сердца и разума. Образ привлек Алю абсолютной гармонией непокоренных горных вершин – навеки заснеженных вершин. Трири, действительно, был не столько человек, сколько мощный образ – некий символ Вечного Льда.
Хотя… Иногда Трири казался Але просто – холодным человеком…
Тайное Знание – подобное Тайному Ходу, могущему вывести из ужаса захваченного врагами замка на дальнюю спокойную равнину, в мир безопасности, – это Тайное Знание далось Але тяжкими мучениями. Зато прочно запомнилось рассудком: нельзя всецело поддаваться чарам сияния Несокрушимого Льда; нельзя доверять взаимному сладострастному тяготению; нельзя полагаться на женское огненное обаяние в деле растапливания вечных снегов чужой и чуждой души. Можно лишь любоваться идеалом красоты, играть непрочными снежками чувств, а затем бежать – прочь, прочь! – прежде, чем снега поглотят весь твой огонь; прежде, чем острые сосульки мужского бессердечия вопьются в любящее сердце и зальют его едким холодом!
Нередко Ледяной Король казался Але совсем-совсем живым. Он играл в хоккей, правил служителями снегов, прикармливал белых медведей. Статный блондин с черными глазами катал Алю на мохнатой спине Снящегося Лося вдоль Северного Сияния. Трири целовал хладными губами Алины горячие щеки, банально называя их «розами на снегу».
Трири – первый из ледяных, узнанных Алей, – Трири не мог любить пламенно. Но высоко ценил секрет, заключенный в молчаливой девушке. Трири не мог разгадать сущность секрета – и восхищался этим фактом. Ледяной Король знал о мире слишком многое – ему наскучило всё понимать.
В роли Загадки Тишины Аля была желанна хладному магу. Возлюбленный впускал Алю в беломраморные покои, щедро одаривал синим снегом, превращенным жезлом Трири в истинные драгоценности.
Ледяной Король иногда воображал, что влюблен – влюблен геометрической любовью снежных рисунков мороза к замерзшему стеклу бытия; любовью трагически-прекрасной неполноценностью абсолютного равновесия зимних эмоций.
Ледяной Король желал навсегда оставить Алю подле себя. Но девушка сбежала от Трири, чтобы уберечься от магического переохлаждения – уберечься от превращения в движущуюся ледяную статую, обязанную вечно быть Не-изменяемой-во-времени.
Быть неизменной, бесстрастной, любящей лишь циничной любовью ожившего льда девушка могла лишь притворно, и то – недолго. А огненной розе на снегу – долго не гореть!
Короткое время Аля изображала из себя то, что Ледяной Король был способен принять с умиротворенной улыбкой: Хладную Деву, покорную зову снежных чар Трири; Белую Пургу, буйство которой бесстрастно; Застывшую-на-взлете-Волну, спящую сном вечности…
