“Нас водила молодость
В сабельный поход,
Нас бросала молодость
На кронштадтский лед.
Боевые лошади уносили нас,
На широкой площади
Убивали нас.”
Эдуард Багрицкий “Смерть пионерки”
Закат в пустыне дарит надежду. Появляется вера в то, что беспощадное солнце сжалится над тобой и уйдёт, забрав с собой испепеляющий зной и ощущение безнадёжности. Нельзя останавливаться. Пока ты двигаешься, ты живёшь, чувствуешь. Ты чувствуешь боль, голод, жажду. И это значит, что ты ещё жива. Даже когда тебя охватило отчаяние. Значит жива твоя душа, значит тело не потеряло способности бороться. Иди вперёд. Не останавливайся.
Уже трижды Луна сменяла Солнце с тех пор, как она отправилась в путь. Ещё дымился Иерусалим, крики раненых тонули в громогласных песнопениях пилигримов, а над городом кружился белый снег.
Это бесчисленное множество волокон хлопка, поднятое раскалённым воздухом, создавало невероятную для этой местности иллюзию.
Именно таким запомнила она этот город.
Как же долга была к нему дорога, и вот теперь она стремится от него. Безумное решение. Как и множество других, из которых состояла её жизнь. Совсем юной она отправилась с отцом в поход на мавров.
Единственная дочь, баронесса Виктория, надежда и опора для семьи. Наследница всего, что создал он. Но сына Бог не дал. И дочь отрадой стала для него. Всё то, что он мечтал дать сыну, он дал ей.
Искусство боя, дипломатия, хозяйство. Способность видеть в людях то, что скрыто под улыбкой милой. Интриги, хитрость распознать.
Теперь ей двадцать два. Приличный возраст. И когда услышала она, что собирают пилигримов Святую Землю отстоять, нисколько не задумавшись, отправилась она сюда.
Непросто было. Несмотря на навыки свои владения мечом, на волосок от гибели была она не раз. И правая щека несла печать от тяжкого удара саблей.
Тело молодое легко залечивает раны. И снова ты в седле, и снова светлый шлейф волос мелькает среди войск как знамя. И вдохновлённые тобою пилигримы держат строй в бою как стену крепостную.
То, что увидела она у стен Иерусалима, оставило в душе печать не меньшую, чем та, что на щеке. Жестокость, ненужная жестокость. И все, кто братьями ей был в походе, упивались кровью и тащили скарб. Безумие в глазах, успеть прибить штандарт на более богатый дом, чем твой соратник по оружию. Бредут они по улице, где крови по колено, несут кто что успел набрать.
Не в силах созерцать всё это, она благословения просила отправиться в разведку. Военная победа хороша, когда она подкреплена дальнейшим планом. Что и кто вокруг? Где есть возможность провести границы, построить дальний пост для упреждения атаки неприятеля.
Всё это крайне важно, и она решилась сделать это в одиночку. Все заняты разделом власти и добра, захваченного у врага.
Солнце зашло, но от этого не стало легче. Минувшим днём лошадь пала и теперь без того неблизкий путь, сделался ещё длиннее. Кроме того, как можно понять сколько ещё идти, если именно ты должна принести сведения о том, что там за горизонтом? Если ты не вернёшься, искать никто не будет. Просто когда-нибудь отправят более удачливых разведчиков, которые пойдут другой дорогой. И никто никогда не узнает, где покоятся, занесённые песком, кости.
Идти становилось всё сложнее. Истерзанная дневным зноем, она еле передвигала ноги. Кожаные мешки с водой опустели и она бросила их, чтобы хотя бы немного ускорить передвижение. Сейчас любая вещь отдаляла её от спасения. В ней всё ещё жила надежда на то, что вот-вот она выйдет к руслу реки или озеру, затерявшемуся в пустыне.
Но пески не спешили показывать ей свою благосклонность.
В моменты редких остановок она молилась, вонзив меч в песок и стоя перед ним на коленях, как перед алтарём.
Ей казалось, что она чувствует присутствие Святого Духа, который ведёт её. Она искала хоть какой-то знак свыше, который покажет ей дорогу.
Отчаяние-это грех. И она не позволяла этому чувству овладеть собой, хотя отдалённые нотки сомнения уже закрадывались в её разум.
Нет! Идти, пока могу. Если я ещё жива, значит Господь со мной. Надо только потерпеть и не сдаваться. Это испытание.
Ушла Луна и стало совсем темно. Звёздами был усеян весь небосклон, они давали свет, но от усталости она уже не различала ничего перед собой.
Неужели я не выйду никогда из этой пустыни? Неужели я так и останусь лежать здесь и ни одна живая душа не будет знать, что со мной произошло? Отец будет ждать возвращения и не дождётся. Что будет с ним? Что он подумает обо мне, не дождавшись никаких вестей? Никто не видел меня мёртвой. Он отправится на поиски и погибнет по дороге, как многие, с кем я шла в Святую Землю. Они остались лежать у стен Никеи, Антиохии, возле отравленных колодцев, в никому не известных деревнях, остались, упав от изнеможения и больше не поднявшись.
Нет, не желаю я такой судьбы, быть канувшей в небытие. Я должна идти.
Она упала на колени, решив немного отдохнуть перед рывком.
И вдруг услышала как завывает ветер, но не так, как это слышалось обычно. Как будто большой кувшин лежал на ветру и воздух, попадая в него, совершал в нём небольшой танец, прежде чем отправиться дальше.
