— Ну, а чем ты думала раньше?
Куда смотрела?
Правда, так все стали
говорить только сейчас, когда Нина заикнулась о разводе с Виктором. Раньше — ни
разу.
До этого говорили,
естественно, совсем другое.
Например:
— Подумаешь, выпил мужик, с
кем не бывает.
— Это потому что неженатый,
они без женской руки меры не знают…
— А ты ребеночка роди, чего
тянешь? Чтобы он ответственность свою почувствовал, остепенился…
Как выяснилось, не
почувствовал и не остепенился, и теперь Нина собиралась уйти от мужа, забрав
дочку.
Если бы было куда уйти!
Хор тех, кто раньше уверял ее
в необходимости создать семью с Виктором, изменил репертуар: сейчас все
принялись всячески отнекиваться и убеждать, что никак не подталкивали Нину к
браку с этим мужчиной.
— Сама выбрала такого, терпи
теперь. Надо было раньше думать!
— Надо было думать, от кого
рожаешь! Все проблемы у ребенка со здоровьем — они от этого…
— Вот возьми и заставь мужа
бросить. Что сразу уходить? Пропадет без тебя!
Нине хотелось ответить, что,
может, и пусть пропадает? Обиды, нанесенные мужем, еще кровоточили — морально и
физически.
Виктор поднимал на нее руку
уже не в первый раз и даже не в десятый. Но сегодня он сам себя превзошел:
ударил их общую дочь, Маринку, когда та ревела, испугавшись выходок пьяного
отца.
Вот за дочь почему-то душа
болела куда сильнее. Нина сразу же поняла, что больше терпеть не станет. Не
простит. Ни за что и никогда!
Маринкину ссадину Нина
обработала, долго обнимала свою девочку, осушая ласковым голосом слезы,
рожденные детским страхом и обидой, дольше обычного укладывала спать, дважды
прочитав вслух ее любимую книжку.
Потом, выключив свет и
подоткнув одеяло, тихонько вышла из комнаты, встала в коридоре.
Из другой доносился пьяный
храп Виктора. Жуткий, хрипящий и булькающий звук, от которого хотелось заткнуть
уши и убежать подальше. Сегодня этот храп казался особенно омерзительным.
Нина прошла на кухню, где в
раковине стояла немытая посуда, а на полу блестели осколки тарелки, и принялась
аккуратно сметать их в совок. На вытертом линолеуме темнели полосы от ошметков
капусты.
Виктора не устроил суп. И,
как справедливо подозревала Нина, любое другое блюдо, хоть бы и приготовленное
самим Джейми Оливером, тоже бы не устроило его становившийся привередливым от
алкоголя вкус.
Уходить! Но куда? И почему
она должна уйти, а не он? Квартира-то ее…
Или не ее?
Когда Нина вышла замуж,
родители скинулись им на жилье — Викторовы дали пятнадцать процентов, Нинины —
семьдесят. Оставшиеся деньги были заняты по знакомым Нины. Но впоследствии
квартира была переписана на мужа, чтобы он наконец-то почувствовал себя “хозяином”
и бросил пить.
Не бросил.
Лучше бы она его к
бабке-знахарке отвела, да хоть к десяти — дешевле бы вышло.
Конечно, можно было подать в
суд, но до суда надо где-то жить, а муж придет в ярость… И за дочку страшно,
отыграется ведь на ребенке.
Мама с папой не пустят. То
есть, конечно, можно попробовать, но Нину приводила в ужас одна только мысль о
нотациях от мамы, презрительных взглядах отца и самодовольных — брата. Он-то
умница, родительская гордость, а она, Нина…
Как Золушка в собственной
семье, она пыталась заслужить любовь с детства, но ей это не удавалось.
Родители, сошедшиеся не столько по любви, сколько по случайному стечению
обстоятельств, и больше занятые выживанием, чем дочерью, никогда не были ей
довольны. Пятерка — ну а как еще должно быть? Убралась дома? Ну ясное дело, ты
же девочка, тебе так и положено. Ужин приготовила? Ой, а провозилась-то и вон,
на плите после готовки присох кусочек картошки — что, трудно убрать было?
К подругам?
А где они, подруги? Сашка бы
пустила, но она уехала далеко, на родину своего благоверного. Регинка сама едва
концы с концами сводит, всем семейством на съемной ютятся, а еще она когда-то
Нине выговаривала, что та дала переоформить квартиру на мужа.
А к остальным тем более не
попросишься, все равно что к незнакомым лезть…
В общем, никуда не денешься.
Нина, доделав обед на завтра,
потому что готовка была прервана пьяным скандалом, привычно прибралась в кухне
и проверила содержимое полок буфета и холодильника. Эти заботы словно
оттягивали момент, когда нужно будет уходить из квартиры, где она создавала уют
своими силами и скромными средствами, которые удавалось заработать, трудясь
администратором в местном учебном центре по обучению детей английскому. Виктор
на хозяйство выделял крохи, которых на коммуналку еле хватало.
И при этом не стеснялся
называть себя кормильцем.
Так, чай еще есть, макароны
тоже. Любимое дочкино печенье… осталось две штучки. Молока надо взять…
Нина бросила взгляд на часы:
продуктовый у дома еще не закрылся, хоть и час поздний. Надо бы сходить, хоть голову
проветрить.
Нина взяла кошелек,
машинально провела по тусклым, растрепанным волосам расческой, сунула ноги в
стоптанные кроссовки, уже один раз подклеенные, и вышла из дома.
Как оказалось, очень вовремя
вышла…
Бродя между стеллажей с
продуктами с металлической корзинкой в руке, Нина почувствовала себя немного
лучше. Можно было представить, что все уже позади, что Виктор ушел от них, а
она с Маринкой спокойно живет здесь, и никто больше не доводит их пьяными
скандалами, не тащит из дома деньги и вещи, не загаживает ванную и собственную
одежду…
