Смерть в гамаке, или Увертюрное вступление
Наверное, вы замечали, что у людей нашего круга, кроме первой, основной профессии, есть ещё и вторая. Чаще вторую профессию называют хобби, но не думаю, чтобы это было правильно. Хобби можно сменить, можно забросить, а профессию, если она любимая, сменить нельзя – в ней вы будете совершенствоваться до бесконечности. Где он, тот потолок, до которого вам можно расти? Его нет. В любом сложном деле такого потолка не найти.
У моего друга была именно такая профессия number two. Редкая по теперешнему интернетно-компьютерному времени. Мой друг был собирателем историй. Где он их выискивал? Не знаю! Даже представить себе не могу, каким образом, обретаясь всю жизнь в небольшом – совершенно небольшом! place (или town? в подобных дефинициях я не сильна) – он мог находить, запоминать, а потом мастерски рассказывать свои истории. Вполне возможно, он их придумывал… Или попросту переплавлял новостные ленты СМИ, делая из всяческой невообразимой чепухи удивительно захватывающие, то искрометно-юморные, то безнадёжно-трагичные, рассказы. Они имели связный сюжет, любопытную фабулу. По мере изложения рассказы обрастали разными подробностями, но, как правило, неожиданно и резко обрывались. Оборвавшись, они уже не имели никакого шанса быть продолженными. Все мои попытки разговорить друга на тему прошлой истории были обречены на провал. Он либо театрально хватался за голову и почти сползал со стула под стол, либо незаметно, как фокусник, застёгивал свой твидовый пиджак на все пуговицы и надолго замолкал, либо шёл к ловкому мальчику за стойкой, чтобы срочно заказать «ещё один кусочег». Да-да! Он так и говорил: «Ещё один кусочег!»
Здесь необходимы небольшие пояснения. Мы встречались с моим другом в маленькой пиццерии, имевшей имя не то африканского попугая, не то австралийского утконоса – для наших почти северных широт название было экзотическим и потому тёплым, влекущим. Встречались всегда в один и тот же день – в субботу, между 16.00 и 16.20. В том смысле, что он всегда приходил к четырём, а я опаздывала – то минут на пять, то на семь, а то и на все тринадцать.
В субботу, о которой пойдёт речь дальше, со мной случилось непредвиденное: я пришла раньше моего друга! Такая необычность была связана с тем, что мне в тот день вообще было некуда пойти: все мои ученики разом отменили свои уроки, а их родители, усевшись в новенькие авто, помчали отпрысков к бабушкам на фермы, к дедушкам на деревни или к тёткам в глушь, как водится, в Саратов. Я и сама когда-то страшно любила такие «загулы» с родителями, которые позволяли избегать занудства со стороны моего стула перед стареньким пианино. (О, сколько бы я сейчас отмерила медяков доброму волшебнику с лампой Аладдина или с портативной машинкой времени за единственную малость: посидеть на шатком своём стульчике перед бело-чёрной улыбчивой пианинной пастью!).
Вы можете смеяться, но на этом вступление к моей истории не завершилось. Как в большинстве жизненных историй, вся важность, весь кайф и непередаваемо особое ощущение новизны состоит именно во вступительной части. К чему угодно! К книге ли, к научной ли работе, к опере – а в этом случае вы будете иметь удовольствие послушать увертюру (ах, «Севильский брадобрей», как давно я не слушала к тебе увертюру!) – или к нашей детективной, как потом оказалось, истории, рассказанной моим другом.
Сидеть в одиночестве было скучно, я оглянулась по сторонам, задержавшись на секунду взглядом за массивную дверную ручку (мне вдруг показалось, что она повернулась), припомнила сначала Штирлица и его встречу с женой в кафе, потом Стивена Кинга и его повесть о жутких монстрах, пожирателях времени и пространства. На фоне тихого таривердиевского «Я прошу, хоть ненадолго, боль моя, ты покинь меня…» в моей голове зазвучал закадровый голос: «…Когда в международном аэропорту солнечно и спокойно, но на территории аэродрома нет людей, уши будто заложило, и звуки стали глухими, в здании аэропорта также никого, продукты и напитки совершенно лишены вкуса, все часы стоят, показывая семь минут пятого, нет электричества, всё кажется каким-то ненастоящим, то это значит одно: мы прибыли в аэропорт раньше положенного времени, и жизнь ещё не началась». Именно так! Пока не пришёл человек, с которым у вас назначена встреча, ваша жизнь как будто зависла на какое-то время между небом и землёй, как тот самый лайнер над морем… Или гамак, натянутый между двух крепких столбиков.
Мне стало неуютно и одиноко. Пришлось встать, подойти к стойке. «А какой ещё у вас есть коктейль?» Именно в этот момент я вздрогнула, потому что…
«По-видимому, кто-то подпилил столбики, за которые крепился гамак, но не полностью – только через какое-то время бедный Мэтью всем своим центнером рухнул прямо на притоптанную и оттого твердую, почти как асфальт, землю, получив страшной силы удар свалившейся сверху деревянной стойки. Наутро все газеты вышли с сенсационными заголовками, сообщая о трагической гибели Мэтью Брауна. Один из них гласил: «Смерть в гамаке! Сочинитель детективных романов скончался, не дописав последней страницы!» Приветствую тебя, посланница субботы!»
